Обедиентова, Глафира Витальевна

Глафира Витальевна Обедиентова
Научная сфера:	геоморфология
Альма-матер:	Ленинградский государственный университет
Награды и премии:

Глафи́ра Вита́льевна Обедиентова (1911—1991) — советский учёный-геоморфолог, исследователь Самарской Луки, одна из создателей первого в России национального парка «Самарская Лука».

Биография

Родилась в селе Сосновец (ныне Родниковский район Ивановской области) в семье сельского дьякона, была шестым ребёнком в семье. Училась в школе города Плёс за 18 км от дома, училась отлично, но из-за происхождения из семьи священнослужителя не могла сразу продолжить образование.

Работала учителем, на прядильной фабрике, на МТС, в НИИ сельского хозяйства, с очередной работы её уволили, когда узнали, что она поступила на заочное отделение геологического факультета Ленинградского университета. Преподаватели университета, узнав, что их первокурсница, сдавшая первую сессию на отлично, осталась без работы и без средств к существованию, поспособствовали её переводу на очное отделение, чтобы предоставить место в студенческом общежитии и стипендию.

Во время учёбы Глафира Витальевна увлеклась новой наукой — геоморфологией. Позднее она сама в одной из статей дала ей определение: «Геоморфология — наука о рельефе, изучающая морфологию земной поверхности, формирование рельефа во взаимодействии противоположно направленных внутренних и внешних сил». Принимала участие в ряде экспедиций на Дальний Восток, туда же собиралась уехать после окончания университета, однако врачи запретили ей жить в таком климате. Была в экспедиции на Волге.

Она устроилась научным сотрудником в московский Институт географии АН СССР, где проработала 33 года. С 1940 года разрабатывала тему «Долины древних рек Волжского бассейна».

После начала Великой Отечественной войны институт был эвакуирован, но Глафира Витальевна и ещё несколько сотрудников остались в Москве, составляя топографические карты для фронта. Работала почти круглые сутки, а после того как дом, где она жила, разбомбило, и жила в институте. Была награждена медалями.

Ближе к концу войны Обедиентова вновь занялась работой по специальности. Её направили в Окский заповедник, где ранее не проводились геоморфологические исследования, и где она сделала описание пятнадцати разрезов четвертичных отложений.

Сразу после капитуляции Германии Глафиру Витальевну назначили начальником геоморфологического отряда, который должен был сделать подробное описание Куйбышевского заповедника. Однако она настояла, что необходимы исследования всей Самарской Луки в целом. Одновременно с ней на Самарской Луке работала геологическая партия от треста «Куйбышевнефтеразведка», ей удалось наладить тесный контакт и обмен собранными материалами между отрядами, что пошло на пользу обеим экспедициям.

В отряде Глафиры Витальевны было шесть человек: ботаник, четверо студентов и она как геоморфолог. Ей приходилось даже самой косить сено для лошади, так как больше никто этого не умел. Её отчёт по итогам первого сезона получил высокую оценку, и отряду был предоставлен старенький грузовик, что значительно ускорило исследования.

Всего экспедиция продолжалась три года, в ходе которых были созданы геоморфологические карты Самарской Луки, проведены нивелировки по нескольким профилям, в том числе по сложным горам, были обнаружены прибрежные пески на высоте в сотню метров на уровнем моря, что рассказывало об истории формирования рельефа Жигулей. Её геоморфологические изыскания стали одним из основания для переноса строительства Куйбышевской ГЭС с первоначально выбранного места у посёлка Красная Глинка на новое, в районе села Отважное. Ею были введены в обращение термины для обозначения впервые открытых слоёв осадочных пород: Переволокская свита, Жигулевский горизонт, Батрацкий горизонт.

В ходе изучения котлована под зданием Куйбышевской гидроэлектростанции Г. В. Обедиентовой удалось обнаружить отложения Хвалынского моря — последнего в геологической истории среднего Поволжья. Ранее считалось, что его северная граница находилась в районе современного города Хвалынска, по которому и дали название. Однако Обедиентовой удалось доказать, что оно простиралось до Казани.

В 1950 году Обедиентова закончила свою монографию «Происхождение Жигулевской возвышенности и развитие её рельефа», опубликованную в 1953 году. До сих пор это главная книга, в которой обосновываются естественные границы природного территориального комплекса Самарская Лука.

В дальнейшие годы она тоже не оставляет тему Волги. Занималась изучением развития долин Волги и её притоков. В работе ей помогает ей дочь Татьяна Леонидовна Смоктунович. Было установлено, что пра-Волга — река кайнозойского периода, но ещё в палеозое (карбон) было определено место главного водораздела Русской равнины в районе Валдайской возвышенности. С тех пор реки всегда текли на юг. Современные реки во многом унаследовали пути древних рек. Она предполагала, что в кайнозойский период пра-Волга текла в юго-восточном направлении, и лишь позднее в её бассейн вошли участки современных Оки и Камы. Сегодня эти положения оспариваются некоторыми учёными, считающими, что Валдайский исток Волги появился позднее истока Камы, а Кама, соответственно, является началом Волги.

Она горячо полюбила Волгу и Самарскую Луку, о которой писала так: «Вся территория Самарской Луки — удивительный памятник природы, который часто называют жемчужиной Русской равнины. Её богатство — горный рельеф, наличие водного обрамления, разнообразие и древность животного и растительного мира. Всё это обусловлено особенностями геоморфологического строения и структуры Самарской Луки…»

Ею был разработан прокт создания на Самарской Луке геолого-географического музея с детальной программой и подробным описание отдельных районов, которые следовало бы использовать в музейном комплексе, особенно переволокского район с его домезозойской территорией, плиоценовыми отложениями, лёсовыми четвертичными отложениями, позволяющими наглядно проследить геологическую историю от верхнего палеозоя до современности.

Умерла в Москве, после продолжительной болезни. До последних дней исследовательница работала над книгой «Неотектоника Поволжья» и вела переписку с коллегами по Самарской Луке. В последнем письме Ю. К. Рощевскому она писала: «Люблю Жигули, каждую былинку, камень, горку и долину…».

Природоохранная деятельность

Появление на Волге, так полюбившейся Глафире Витальевне каскада водохранилищ, изменило жизнь Обедиентовой. Отныне она активно участвует в природоохранной работе. Одной из первых она открыто заявляет, что создание искусственных водохранилищ на Волге несёт народному хозяйству гораздо больше вреда, чем пользы. Она пишет статьи, посвящённые недостаткам водохранилищ, в которых делает выводы, что единственная польза от них — электроэнергия. Даёт она и рекомендации по снижению негативного воздействия.

К рекомендациям Глафиры Витальевны и других защитников природы частично прислушались: Саратовское водохранилище занимается регулированием лишь суточного и недельного стока, не накапливая огромные запасы воды, это снижает выработку электроэнергии, но увеличивает проточность реки, уменьшает размыв берегов и накопление донных отложений.

В 1983 году выходит научно-популярная книга Обедиентовой «Века и реки», в которой широким массам читателей сообщалось об огромном значении Волги и других рек для России.

В 1988 году вышла её книга о Самарской Луке «Из глубины веков», в которой рассказывалось о Волге, о Жигулях, освещались и научно обосновывались вопросы охраны природы. Например, предлагалось запретить использование на территории Самарской Луки минеральных удобрений, строительство птицефабрик и свинокомплексов. Это связано с особой структурой горных пород на Луке, пронизанных тектоническими трещинами, и отсутствием водоупорных пород, из-за чего стоки от таких производств беспрепятственно достигали уровня водохранилища.

В своей работе «Морально-эстетические принципы охраны природы Самарской Луки» Обедиентова констатировала: «До 40-х годов XX века Самарская Лука сохранила облик и уклад жизни XVIII века. За последние 40 лет Лука пострадала больше, чем за предыдущие столетия. Человек не вписался в ландшафт Луки: построили плотины, заложили карьеры, возвели цементный завод в Яблоневом овраге, зная, что он принесёт ущерб здоровью жителям рабочего посёлка и всёй окружающей среде».

Важной частью биографии Глафиры Виталеьвны является деятельность по созданию национального парка «Самарская Лука». В 1970-х годах в Куйбышевской области началось движение учёных за создание на территории Самарской Луки национального Парка. Возглавляли сторонников идеи самарские учёные: Т. В. Тезикова, В. Е. Тимофеев, Ю. К. Рощевский, Т. И. Плаксина. Глафира Обедиентова активно помогала им из Москвы. В 1984 году парк был юридически оформлен. Однако ещё более четырёх лет шло его проектирование. Обедиентова объезжала территорию национального парка в 1984 и в 1986 годах, после чего обратилась в областной совет с замечаниями, что земельные участки, полученные на территории парка в 1984 и последующие годы, должны быть признаны незаконными, что необходимо остановить дачное строительство на охраняемой территории, что по-прежнему ведутся недопустимые рубки деревьев, строительство свинокомплекса и карьерные работы.

В 1990 году Глафире Обедиентовой исполнилось 79 лет. Однако как член научно-технического совета и член центрального совета Всесоюзного общества охраны природы она была командирована на её любимую Самарскую Луку с инспекцией.

Отчёт в ЦС ВООП был не особо утешительным:

«…Рубки леса сократились в пять с половиной раз по сравнению с 1985 г., но при этом используется трактор, который нарушает почвенный и растительный покров леса. Для парка должна быть использована конная тяга. Работы по благоустройству в зачаточном состоянии, нет аншлагов, не проводится экскурсионная работа. В штате бывшие работники леспромхоза, которыми статус парка не принят. Карьеры продолжают работать. Свиноферма расширяет свою деятельность».

Память

К столетию со дня рождения Глафиры Витальевны Институт экологии Волжского бассейна РАН совместно с Жигулёвским заповедником провели в своём экологическом музее чтения. Там же была открыта посвящённая ей выставка «Жигулёвская кругосветка в семь миллионов лет».

Библиография

• Обедиентова Г. В. Века и реки. — М.: Недра, 1983. — 120 с.
• Обедиентова Г. В. Из глубины веков: геологическая история и природа Жигулей. — Куйбышев: Куйбышевское книжное издательство, 1988. — 210 с.

Ссылки

• Екатерина Бабенкова [www.ievbras.ru/botanic/flora_foliumii/41(2012).pdf Я тоже хочу полюбить Жигули (об исследователе Самарской Луки Глафире Витальевне Обедиентовой)] // Тольяттинское отделение Русского ботанического общества FLORA FOLIUMII : журнал. — Тольятти, 2011. — № 5 (41). — С. 7-13.
• Лидия Любославова [tlt.vkonline.ru/233879/article/glafira-obedientova--borec-s-vodohranilishami-.html Глафира Обедиентова — борец с водохранилищами] // Волжская Коммуна.. — 2013-02-15.

Отрывок, характеризующий Обедиентова, Глафира Витальевна

Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.