Одегбами, Сегун

Сегун Одегбами
Общая информация
Полное имя	Патрик Олусегун Одегбами
Прозвище	Математик
Родился	Лагос, Нигерия
Гражданство
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1970—1984	Шутинг Старз	? (?)
Национальная сборная**
1976—1981	Нигерия	46 (23)
Международные медали
Кубки африканских наций
Бронза	Гана 1978
Золото	Нигерия 1980
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Патрик Олусегун Одегбами (англ. Patrick Olusegun Odegbami; 27 августа 1952, Лагос, Нигерия) — нигерийский футболист, нападающий. Вся его футбольная карьера прошла в нигерийском клубе «Шутинг Старз» из города Ибадан, за который он выступал с 1970 по 1984 годы. За сборную Нигерии сыграл 46 матчей, в которых забил 23 мяча, занимая в настоящее время второе место в списке лучших бомбардиров сборной после Рашиди Йекини (37 мячей). Одегбами внёс решающий вклад в завоевание Нигерией своего первого титула чемпиона Африки на Кубке африканских наций 1980 года, который проходил именно в Нигерии. Болельщики прозвали Одегбами «математиком» (англ. mathematical) за его виртуозную технику владения мячом и точность ударов по воротам.

Его младший брат, Воле Одегбами, также профессиональный футболист, который в прошлом играл за сборную Нигерии.

Карьера игрока

Одегбами родился в столице Нигерии Лагосе, но его детство прошло в городе Джос на севере страны. Футбольная карьера Одегбами началась в 1970 году в Ибадани, большом городе на юге Нигерии, в местном клубе «Шутинг Старз», где он быстро набрал приличную форму и получил известность среди болельщиков. Одегбами стал одним из ключевых игроков в составе команды, сыграл важнейшую роль в успехе клуба в 1976 году, когда «Шутинг Старз» первым среди нигерийских клубов победившем в континентальном клубном турнире, завоевав Кубок обладателей Кубков КАФ.

После нескольких блестящих сезонов в составе «Шутинг Старз» Одегбами был вызван в состав национальной сборной, и впервые вышел на поле в её составе 16 октября 1976 года в матче против сборной Сьерра-Леоне.

Вместе с Одегбами в составе «Зеленых орлов», как тогда называли нигерийскую команду, выступал один из будущих тренеров сборной Кристиан Чукву. Сборная рассчитывала на успешное выступление на Олимпиаде-1976 в канадском Монреале, но в результате массового бойкота Олимпийских игр, устроенного многими африканскими странами в знак протеста против участия в играх спортсменов Южной Африки, в которой тогда господствовала политика апартеида, этим надеждам не суждено было сбыться.

Ещё одним большим разочарованием в международной карьере Одегбами стал отборочный турнир к чемпионату мира 1978 года в Аргентине. Для попадания в финальную часть соревнований в последнем матче квалификации, который проходил в Лагосе 12 ноября 1977 года, сборной Нигерии было достаточно сыграть вничью против своего принципиального соперника по африканской зоне сборной Туниса, однако автогол Гудвина Одие, который стал единственным мячом, забитым в этом матче, разрушил надежду нигерийцев на участие в мировом первенстве.

Дебют Одегбами в международных турнирах национальных команд состоялся в 1978 году, когда сборной Нигерии удалось квалифицироваться для участия в Кубке африканских наций 1978 года, который проходил в Гане. Три гола, которые он забил на этом турнире, принесли сборной бронзовую медаль, а ему самому — третье место в списке лучших африканских футболистов 1977 года.

На клубном уровне его карьера также развивалась удачно. В 1979 году «Шутинг Старз» завоевал Кубок Нигерии, а в 1980 году стал чемпионом страны.

Вершиной его футбольной карьеры стал Кубок африканских наций 1980 года, где Нигерия впервые в своей истории стала чемпионом континента. В финальном матче против сборной Алжира он забил два гола. В списке лучших африканских футболистов 1980 года он занял второе место, уступив лишь камерунцу Жану-Манга Онгене.

Футбольный турнир Олимпиады-1980 в Москве стал его первым международным турниром в качестве капитана сборной, но завершился фиаско для африканских чемпионов, которым не удалось выиграть в футбольном олимпийском турнире ни одного матча. Период неудач продлился и в квалификационном турнире к чемпионату мира 1982 года, в котором сборная Нигерии уступила место в финальных соревнованиях сборной Алжира. Последний матч этого отборочного цикла против Алжира 30 октября 1981 года в алжирский Константине, где Нигерия уступила со счетом 1:2, стал последним матчем Одегбами в составе национальной сборной. Всего провёл за сборную 46 матчей, в которых забил 23 мяча.

Клубная карьера Одегбами продолжалась ещё три года. В последний раз он вышел на поле в составе «Шутинг Старз» в финале Кубка африканских чемпионов 1984 года, где нигерийский клуб проиграл египетскому «Замалеку».

Жизнь после футбола

По окончании игровой карьеры Одегбами стал писателем, спортивным журналистом и футбольным комментатором. Он возглавлял национальный комитет по поддержке заявки Нигерии на проведение чемпионата мира 2010 года (право провести этот чемпионат в итоге досталось ЮАР).

Достижения

Национальные турниры

• Чемпион Нигерии (3): 1976, 1980, 1983
• Обладатель Кубка Нигерии (3): 1971, 1977, 1979

Международные клубные турниры

• Обладатель Кубка обладателей Кубков КАФ: 1976
• Финалист Кубка африканских чемпионов: 1984

Международные турниры сборных команд

• Победитель Кубка африканских наций 1980 года
• Бронзовый призёр Кубка африканских наций 1978 года

Личные достижения

• В рейтинге Африканский футболист года:
  • 2-е место: 1980
  • 3-е место: 1977

Ссылки

• [news.bbc.co.uk/sport1/hi/football/africa/3133341.stm African legends: Segun Odegbami]. BBC Sport (12 августа 2003). Проверено 3 мая 2008. [www.webcitation.org/66WVHYm0Y Архивировано из первоисточника 29 марта 2012].  (англ.)
• [www.completesportsnigeria.com/details.php?category=mathematical&id=&mode= Колонка «Математика» на сайте CompleteSportsNigeria.com]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Одегбами, Сегун

– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!