Одесский государственный цирк

История

Предыстория

После того как был разобран цирк Альберта Саламонского, осенью 1889 года крупный одесский предприниматель, хозяин пивоваренного завода, купец второй гильдии Вильгельм Иванович Санценбахер решил выстроить новое стационарное помещение. 24 сентября 1889 г. Одесский вестник опубликовал следующее объявление: "Одессе, как видно, не суждено остаться без цирка. Цирк, как нам передают, будет принадлежать домовладельцу В. Санценбахеру, владеющему домом на углу Коблевской и Торговой улиц. Строителем цирка будет инженер А.Д. Гольфанд, который составил уже все необходимые планы. Постройка цирка обойдется в 70 тыс. рублей. Он будет выстроен из камня, кирпича и железа. На 2000 с лишним зрителей. Конюшня, совершенно отдельная, на 60 лошадей, будет выстроена из одного железа. Обширный ресторан будет с отдельными кабинетами. Освещение — газовое, так как мерцание электричества признается для цирка не совсем удобным. Арендатором цирка является знакомый публике А. Шуман, который прислал сюда своего уполномоченного для заключения контракта на 10 лет. Цирк будет иметь паровое отопление. Предполагается скоро приступить к постройке; причем будут и ночные работы. Рассчитано так, чтобы цирк был готов ещё нынешней зимой".

Открытие цирка

А открыт был железный цирк, или Цирк-варьете, только в 1894 г., в год столетия Одессы. Строилось здание из железных конструкций, спроектированных и изготовленных в Германии. На строительстве трудились 14 рабочих, один инженер и прораб. Собирались конструкции без сварки, на заклепках. Купол гофрированный, обшитый внутри досками и войлоком — для сохранения тепла и акустики. Внутри была своя природная вентиляция — летом прохладно, а зимой тепло.

Путеводитель по Одессе Ю. Сандомирского в 1901 году подробно описывает новое здание: Железный цирк помещается среди двора, выходящего одною стороною на Коблевскую, другою — на параллельную ей Садовую улицу. Каменное здание цирка имеет форму двенадцатиугольника, с большим двойным железным куполом. Главный вход со стороны ул. Коблевской. Красивые железные ворота ведут в широкий подъезд, оттуда прямо в партер, ложи и первые места; по обеим сторонам подъезда железные ворота, ведущие во двор, а несколько далее этих ворот, с левой стороны, мраморная лестница во второй этаж, где помещается ресторан. В партере гнутые стулья, очень удобные, с автоматическими при вставании сидениями. Во вторых местах красивые скамейки с такими же сидениями. За креслами следуют ложи, которых — 40, за ними первые места — 480; затем во втором отделе, имеющем форму двенадцатиугольника, расположены вторые места — 346, а за ними — галерея приблизительно на 1000 зрителей, без сидений. Всего цирк может вместить до 2300 зрителей. Кроме главного входа, из партера и лож есть ещё пять боковых выходов, имеющих железные ворота. Купол весьма красивый, из волнистого железа, имеющий двойную железную крышу.

Известный одесский писатель Юрий Олеша описал в своей книге «Ни дня без строчки» внутреннее убранство цирка В. Санценбахера: Плюшевый рай… рай мрамора, ступеней, золота, матовых ламп, арок, коридорчиков, эха, хохота, блестящих глаз, запаха духов, стука каблуков.

Открытие цирка состоялось 25 января 1894 года гастролями широко разрекламированной цирковой труппы братьев Феррони. После смерти В. И. Санценбахера, в 1894 году — в год открытия цирка — владельцами осталась семья Санценбахер, его братья, которые мало уделяли внимания цирку из-за своей занятости. Цирк угасал. Стали меняться владельцы. И тогда цирковой администратор Мориц решил взять на себя руководство цирком. 13 октября 1898 года в одесской газете «Театр» публикуется заявление: «Современный прогресс в искусстве вызвал с моей стороны решимость организовать в Одессе новое цирковое дело на разумных началах, по образцу заграничных цирков, о коих одесситы, побывавшие за границей, отзываются с восторгом. Упадок в последнее время интереса публики побудил меня поднять значимость цирка. Изучив в совершенстве потребности новой организации, я устранил привившуюся рутину и смело вступаю в новое предприятие, в надежде встретить сочувствие многоуважаемых одесситов. На первом плане будет стоять: организация труппы из лучших артистических сил, новейший и интересный репертуар, даваемый за границей в первоклассных цирках, и разнообразие во всех проявлениях циркового искусства. С совершенным почтением — Мориц». Во вторник 20 октября 1898 года состоялась премьера. Билеты были распроданы ещё за два дня до представления, и вследствие этого множество любителей цирка не сумело на него попасть. Директор, господин Мориц, был встречен хлебом-солью и венком. Состоялось большое представление в трех отделениях. Особенно понравились публике музыкальные клоуны. Отличный номер проделывала на трапеции воздушная гимнастка Катерина Вильям. Он выделялся массой трудных и опасных трюков. Много аплодисментов выпало на долю прекрасного дрессировщика лошадей г-на Кука и дрессировщика обезьян г-на Кэсса. Громом аплодисментов публика встретила своего прошлогоднего любимца, великолепного наездника г-на Курто. В программе присутствовало и буффонадное антре с участием знаменитого Рыжего клоуна Жакомино, который дружил с одесским писателем Куприным. В середине декабря 1898 года в цирке Морица гастролировал известный дрессировщик-любитель М. С. Крутиков с 20 лошадьми. Искусство дрессировки лошадей доведено им было до такой степени, что везде, в том числе и в Париже, его представления вызывали восторг и удивление знатоков циркового искусства.

Развитие цирка

С 1908 года во главе Одесского цирка стоял жандармский полковник С.А. Малевич, который сам держал антрепризу и приглашал на гастроли лучшие цирковые труппы. Летом здание цирка использовалось под кинотеатр "Палас-Театр". В цирке проводились чемпионаты по борьбе с участием лучших борцов России и зарубежных стран. В 1912 году проходил чемпионат Одессы по борьбе с участием сильнейших борцов всего мира. В цирке успешно выступали и побеждали знаменитые борцы Иван Поддубный и Иван Заикин, который был также и первым воздухоплавателем в России. Проводились первые полеты на самолетах на ипподроме, там же демонстрировались выступления, в которых участвовал Иван Заикин.

После событий 1917 года здание Одесского цирка перешло в собственность городского совета. В 1925 году Одесский цирк получил статус государственного.

Ссылки

[www.circus.od.ua/ Официальный сайт]

Отрывок, характеризующий Одесский государственный цирк

Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.