Открытие небес

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Открытие небес
De ontdekking van de hemel

обложка оригинального издания
Автор:

Харри Мюлиш

Язык оригинала:

нидерландский

Дата первой публикации:

13 октября 1992

Издательство:

De Bezige Bij

Предыдущее:

Элементы (1988)

Следующее:

Процедура (1999)

«Открытие небес» (нидерл. De ontdekking van de hemel) — роман нидерландского писателя Харри Мюлиша, опубликованный в октябре 1992 года. Произведение, насчитывающее в оригинале 936 страниц, и часто характеризующееся как magnum opus Мюлиша, было переведено на не менее чем на 13 языков и многократно переиздано.[1] Роман повествует о дружбе двух мужчин средних лет — астронома Макса Делиуса и лингвиста Онно Квиста, попавших в сложную жизненную ситуацию, сопровождающуюся рядом трагических событий, и заканчивающуюся возвратом каменных скрижалей с десятью заповедями на небеса. Повествование оформлено как подробный пересказ событий, отчёт, который один из ангелов отдаёт другому. Однако прямая речь с диалогом ангелов встречается лишь в начале и конце, а также между частями романа. Тот ангел, от лица которого якобы ведётся повествование, рассказывает, как он повлиял на жизнь героев романа, чтобы достичь необходимого развития событий, а также объясняет необходимость этих действий. Возврат декалога символизирует расторжение договора, заключённого между богом и человечеством от лица Моисея, как последствие того, что человечество — под влиянием Люцифера — всё больше и больше отказывается от духовной жизни в пользу современного технологичного бытия.

В своём романе «Открытие небес», Мюлиш неоднократно затрагивает темы, типичные для некоторых его произведений, и тесно связанные с его собственной биографией: как и у автора, отец Макса Делиуса австриец, сотрудничавший с нацистами во время Второй мировой войны, а мать — еврейка. Прототипом Онно стал не доживший до публикации романа близкий друг Мюлиша нидерландский шахматист и публицист Ян Доннер. Как и главные герои романа, Мюлиш был участником студенческого движения шестидесятых, и тоже бывал в те годы на Кубе. История Холокоста, эвтаназия, мифология и мистицизм сопровождают читателя на протяжении всего произведения.

Роман был удостоен множества премий, в том числе Nieuwe prijs van de Nederlandstalige literaire kritiek, Multatuliprijs и Mekka-prijs.[2]





Сюжет

«Начало начала»

Произведение состоит из четырёх частей. В первой части, «Начало начала», Макс и Онно становятся лучшими друзьями и проводят много времени в разговорах о политике, истории и философии. В 1967 году нимфоман Макс влюбляется в молодую виолончелистку по имени Ада Бронс, но их отношения прекращаются, когда тот пытается узнать историю своих родителей. В это время, Онно влюбляется в Аду и без возражений со стороны Макса вступает с ней в серьёзные отношения. Волею судеб (или по плану ангела), все трое оказываются на революционной Кубе, где Ада должна была выступить с концертом. Однажды вечером, когда вдова одного кубинского военного соблазняет Онно, Макс и Ада проводят время на пляже. Расслабившись, они занимаются сексом, но никогда не рассказывают об этом Онно, который также сохраняет молчание о своей измене. Возвратившись в отель, Ада соблазняет Онно и спит с ним.

«Конец начала»

Вернувшись в Нидерланды, во второй части романа «Конец начала», Ада узнаёт о беременности, и, хотя понимает, что не сможет определить отца ребёнка, выходит за муж за Онно, который исходит из того, что Ада вынашивает его ребёнка. Макса терзают сомнения, но он не подаёт виду и приглашает друзей навестить его в новой обсерватории близ бывшего концлагеря в Вестерборке. Ночью, во время бури, Аде звонят из города и сообщают о том, что у её отца был сердечный приступ. Макс сразу же везёт молодожёнов в больницу, но по пути они вынуждены остановится, так как поваленное ураганом дерево перегораживает дорогу. Пока Макс и Онно под ветром и дождём пытаются сдвинуть его с места, ещё одно дерево падает на их автомобиль, переломив ждущей в нём Аде позвоночник. Скорая, прибывшая на место происшествия, увозит беременную Аду больницу, где та впадает в кому. Макс, приехавший к матери Ады, Софии Бронс, чтобы рассказать о несчастном случае, узнает о скоропостижной смерти её мужа. Оставшись переночевать у вдовы, Макс начинает с ней тайную аферу. Врачам удаётся спасти ребёнка, и Онно, углубившийся в политику и забросивший лингвистику, вынужден признаться, что без Ады он не в состоянии воспитать сына, которого назвал Квинтеном. Макс, немного успокоенный тем фактом, что Квинтен — необычайно красивый ребёнок со светлыми голубыми глазами — не похож ни на него, ни на Онно, предлагает Софии вместе воспитывать сына своего лучшего друга. Тем самым, он помогает Онно и имеет возможность продолжить свои отношения с Софией, бабушкой Квинтена.

«Начало конца»

В третьей части романа, «Начало конца», повествуется о детстве и молодости Квинтена. Он растёт у Макса и Софии, снимающих квартиру в бывшем замке близ Вестерборка. Ада всё ещё в коме, Макс углубляется в астрономию, а Онно — лишь изредка навещающий своего сына — в политику. Квинтену снова и снова снится один и тот же сон — он находится в странном архитектурном сооружении, которое он называет «крепостью», и которое кажется ему «центром вселенной». Политическая карьера Онно заканчивается в тот день, когда в кулуарах власти узнают о его визите на революционную Кубу. В этот же день грабитель убивает его спутницу жизни, что повергает его в глубокое отчаяние. Онно пишет прощальные письма Максу, Квинтену и Софии, и уезжает неизвестно куда. Макс, прекративший свою аферу с Софией после того, как однажды они были замечены Квинтеном, проводит много времени со своей новой подругой. Однажды вечером, снова и снова обдумывая непонятные результаты наблюдений в обсерватории, Макс находит объяснение аномалии, находящейся по ту сторону точки большого взрыва. Намёк на название романа остаётся намёком, тогда как на Землю падает метеорит и уносит жизнь Макса, не успевшего поделится своей теорией.

«Конец конца»

В заключительной части произведения под названием «Конец конца», Квинтен, будучи 16-летним юношей, решает бросить школу и отправится на поиски своего отца. Прибыв в Рим, он случайно встречает Онно, ведущего жизнь отшельника и перенёсшего инфаркт. Оба рады встрече и проводят много времени в музеях столицы. Онно охотно делится с Квинтеном своими знаниями об истории и мифологии, так что мальчик увлекается мыслью о том, что в здании Латеранской базилики хранятся каменные скрижали с десятью заповедями, которые были похищены римлянами со святой земли и спрятаны в Санкта-Санкторум. Уговорив отца помочь ему выкрасть их, Квинтену удаётся ночью проникнуть в базилику и вскрыть все замки. Действительно, в капелле они находят две каменных плиты, похожие по размеру на скрижали Моисея. Не успев разобраться, отец и сын стремительно покидают Италию и летят в Иерусалим. По пути Онно объясняет Квинтену возможные последствия разглашения их находки, но тот упрямо верит, что им движет некая высшая сила. Прибыв в Израиль, они посещают несколько достопримечательностей, в том числе Купол Скалы. Квинтена не покидает впечатление, что скрижали являются частью Камня Основания, на котором построен мусульманский монумент. Онно настаивает на отдыхе и считает упрямость сына навязчивой идеей. В одном из кафе города, Онно случайно наблюдает за женщиной преклонного возраста, говорящей на нидерландском, и носящей татуировку с номером бывшего узника концлагеря. Вспоминая о ней, он понимает, что необыкновенно голубой цвет её глаз схож с цветом глаз Квинтена и всё больше убеждается, что он видел мать Макса, пережившую Освенцим. Осознав это, он вспоминает ту самую роковую ночь в Гаване, и что Макс и Ада были вместе на пляже. Эта мысль шокирует Онно, но он решает не рассказывать Квинтену — возможно не своему сыну, а сыну Макса — об этом и возвращается в отель.

Пока Онно собирается с мыслями и отдыхает, с Квинтеном происходит что-то странное. Как в своём старом сне о «крепости», весь мир замирает, и он, взяв скрижали, отправляется к Куполу Скалы. Достигнув цели, Квинтен роняет плиты и они разбиваются вдребезги, вся сцена сопровождается неземным сиянием, поглощающим и осколки и самого мальчика.

Отдохнув, Онно ищет Квинтена, но не найдя ни юноши в его номере отеля, запертом изнутри, ни скрижалей, впервые после своего отъезда звонит Софии и рассказывает о случившемся. Та же, в свою очередь, сообщает Онно, что сама тайно оказала Аде эвтаназию, так как та, так и не проснувшись из комы, тяжело болела раком матки уже на протяжении многих лет. Услышав об этом, с Онно случается второй инфаркт.

В эпилоге, тогда как один ангел доволен развитием событий и считает задачу выполненной, другой ангел не готов бросать человечество на произвол судьбы и возмущается результатом «работы».

Экранизация

В 2001 году нидерландский режиссёр Йерун Краббе экранизировал роман Мюлиша.[3] Главную роль (Онно) в фильме сыграл известный британский актёр Стивен Фрай, а роль Квинтена была исполнена Нилом Ньюбоном (англ.). В фильме пропущены длинные пассажи о дружбе Макса и Онно, а также о детстве Квинтена, а сюжетная линия немного драматизирована.

Напишите отзыв о статье "Открытие небес"

Примечания

  1. [www.harrymulisch.nl/hmip-bio-40.html Harry Mulisch handig op je iphone]
  2. www.mulisch.nl/iphone/biography%20Harry%20Mulisch.pdf
  3. «Открытие небес» (англ.) на сайте Internet Movie Database

Ссылки

  • [www.harrymulisch.nl/hmip-bio-39.html О романе на сайте автора]  (нид.)
  • Jack Miles, [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=9907E2DF1430F936A35752C0A961958260 On a Mission From God], New York Times  (Проверено 21 октября 2010)
  • www.isfdb.org/cgi-bin/ea.cgi?13623
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Открытие небес

Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]