О’Бриен, Вильям Смит

Вильям Смит О’Бриен

Уильям Смит О’Бриен (17 октября 1803 — 18 июня 1864) — британский ирландский политик, депутат, революционер, ирландский националист, лидер движения «Молодая Ирландия».

Родился рядом с деревней Ньюмаркет-он-Фергус, был вторым сыном богатого аристократа, баронета Эдуарда О’Бриена; фамилию Смит взял себе дополнительно от матери. Образование получил в Хэрроу и в Тринити-колледже в Кембридже. Приходился потомком древним ирландским королям, чем весьма гордился. Принадлежал к Консервативной партии и был избран в Палату общин в молодом возрасте: с 1828 по 1831 год был депутатом от Энниса, в 1835 году избрался от Лимерика, сохранив место до 1848 года. Хотя и протестант по религии, он отстаивал в 1828 году эмансипацию католиков и в первые годы был последователем О’Коннела, вместе с ним стремясь к расторжению унии между Англией и Ирландией, вместе с ним поддерживая либеральные министерства, отстаивая правительственные субсидии школам, свободу торговли и так далее. Спустя три года, однако, между ними начались разногласия: О’Коннел был умеренным и осторожным политиком, тогда как О’Бриен не верил в успех парламентской борьбы и возлагал надежды на революционные меры, хотя в этом отношении не шёл так далеко, как Дёффи и Митчел. В итоге в 1846 году он вывел своих сторонников из союза с О’Коннелом.

Ораторский талант О’Бриена был невелик, однако был талантливым организатором и благодаря порядочности, патриотизму, не лишенному романтически-аристократической окраски, преданности делу и несмотря на большое тщеславие и властолюбие умел оказывать на окружающих значительное влияние. В январе 1847 года основал Ирландскую конфедерацию. Болезнь картофеля и вызванный ей массовый голод способствовали успеху революционной пропаганды, а февральская революция во Франции окрылила ирландских революционеров. О’Бриен во главе депутации поспешил в Париж просить помощи у временного правительства, но Ламартин, уверив его в своей симпатии делу ирландского освобождения, отказал в активном содействии. Тем не менее О’Бриен посчитал, что настало время сбросить английское иго, и во главе «Молодой Ирландии» занялся в марте 1848 года подготовкой вооруженного восстания. В июле 1848 года ему удалось собрать и вооружить в Баллингарри отряд фермеров, но он разбежался при приближении войск. Ещё ранее этого, в мае 1848 года, О’Бриен судился в Дублине по обвинению в государственной измене за созыв 15 мая запрещённого митинга, но был оправдан.

29 июля же его судили вновь и приговорили к смертной казни через повешение, потрошение и четвертование, которая ему и его соратникам 5 июня 1849 года была заменена пожизненной ссылкой на Тасманию, после того как ходатайство о его помиловании подписали 70 тысяч человек в Ирландии и 10 тысяч в Англии. На Тасмании предпринял неудачную попытку побега. В 1854 году, после пяти лет ссылки на Тасмании, ему разрешили покинуть остров с условием пожизненного изгнания из Ирландии. О’Бриен поселился в Брюсселе, а через 2 года, в мае 1856 года, получил право вернуться на родину, что и сделал в июле того же года, после возвращения до конца жизни отойдя от всех политических движений. В 1856 году он напечатал двухтомную книгу «Principles of government, or meditations in Exile», изданную в Лондоне. В Дублине в 1870 году ему была установлена статуя.

Источники

• О’Бриен, Вильям Смит // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [runeberg.org/nfbt/0232.html Статья] в Nordisk Familjebok  (швед.)

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий О’Бриен, Вильям Смит

– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.