Памятник Яну Гусу

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Памятник Яну Гусу (чеш. Pomník mistra Jana Husa) работы Ладислава Шалоуна расположен на Староместской площади Праги. Открыт в 1915 году, с 1962 года охраняется как национальный памятник культуры Чехии[1].





История

Идея сооружения памятника национальному герою Яну Гусу возникла в конце XIX века и вызвала большие политические споры; поначалу в 1889 году на заседании Земского сейма было решено разместить мемориальную доску в честь Яна Гуса на здании Национального музея на Вацлавской площади. В ходе дебатов князь Карел Шварценберг презрительно отозвался о гуситах, назвав их «бандой грабителей и поджигателей». Его заявление вызвало бурную реакцию со стороны младочехов, и в качестве ответной реакции было решение о строительстве масштабного памятника Гусу в Праге. 31 мая 1890 года в Староместской ратуше была учреждена Ассоциация для строительства памятника Яну Гусу, её руководителем был избран известный учёный и меценат Войтех Напрстек.

Средства на сооружение памятника были собраны по открытой подписке. Первый конкурс на проект памятника был объявлен в 1891 году, первоначально предполагалось установить памятник на Малой площади[cs] в Старе-Месте. Проект памятника, разработанный скульптором Виллемом Амортом[cs] не был реализован из-за разногласий по поводу выбора лучшего места для памятника.

Помимо Малой площади, в качестве вариантов рассматривались Вацлавская площадь, Вифлеемская площадь и, наконец, Староместская площадь, в пользу которой был сделан окончательный выбор. Место для памятника было выбрано между дворцом Кинских и Марианской колонной[cs].

Второй конкурс на создание памятника был объявлен в 1900 году. Среди авторов работ, представленных на конкурс, были Богуслав Шнирх, Станислав Сухарда, Ян Котера и Ладислав Шалоун, чей проект был признан лучшим. Первый камень в фундамент памятника был заложен в июле 1903 года, а торжественное открытие состоялось лишь через 12 лет, 6 июля 1915 года, в день 500-летия сожжения Яна Гуса.

Описание

Бронзовый памятник в стиле модерн изображает Яна Гуса, стоящего в середине скульптурной группы, часть которой символизирует гуситов, другая часть — эмигрантов, покинувших Богемию после битвы на Белой горе 1620 года. Статуя Яна Гуса повернута лицом к Тынскому храму.

Скульптурная группа размещена на широком гранитном пьедестале приблизительно эллиптической формы. По всему периметру пьедестала высечены надписи: «Каждый хочет любви и истины» (Я.Гус), «Верим, что правительство снова к тебе обратится, чешский народ» (эта надпись завершена во время независимой Чехословакии, в 1926 году) и фрагменты текста хорала «Кто есть воины Божьи»[cs].

Напишите отзыв о статье "Памятник Яну Гусу"

Примечания

  1. [monumnet.npu.cz/chruzemi/list.php?IdCis=NP%2C3&oKodKr=11&oTypy[0]=NP&Limit=25| datum přístupu = 2011-11-21| vydavatel = Monumnet.npu.cz]

Литература

  • Sharon L. Wolchick, "Czechoslovakia, " in Eastern Europe: Politics, Culture, and Society since 1939, ed. Sabrina P. Ramet (Bloomington: Indiana University Press, 1998).
  • Constructing Nationalities in East Central Europe, eds. Pieter M. Judson and Marsha L. Rozenblit (New York: Berghahn Books, 2005)

Координаты: 50°05′16″ с. ш. 14°25′16″ в. д. / 50.08778° с. ш. 14.42111° в. д. / 50.08778; 14.42111 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.08778&mlon=14.42111&zoom=14 (O)] (Я)

Отрывок, характеризующий Памятник Яну Гусу

Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.