Окинотори

ОкиноториОкинотори

</tt>

</tt>

Окинотори яп. 沖ノ鳥島
Расположение островов Бонин и Окинотори
20°25′00″ с. ш. 136°05′00″ в. д.20.41667° с. ш. 136.08333° в. д. / 20.41667; 136.08333
Акватория	Филиппинское море
Количество островов	3
Крупнейший остров	Кита-Кодзима
Общая площадь	0,0085 км²
Наивысшая точка	1,5 м
Страна	Япония Япония
АЕ первого уровня	Токио
Окинотори
Население (2012 год)	0 чел.

Окинотори (яп. 沖ノ鳥島 окинотори-сима), или Паресе-Вела (от порт. parece vela — «кажется парусом») — коралловый атолл в Филиппинском море, состоящий из трёх островков.

География

Максимальная высота над уровнем океана — 1,5 м, общая площадь суши — 8482 м². Площадь, занимаемая рифом — около 7,8 км². Это самый южный из принадлежащих Японии островов. Находится в 1740 км к югу от Токио и состоит из трёх островов.

№	Остров (русск.)	Остров (анг.)	Остров (япон.)	Площадь, км²
1	Хигаси-Кодзима (Восточный остров)	Higashi-Kojima	東小島	1,6
2	Кита-Кодзима (Северный остров)	Kita-Kojima	東小島	6,4
3	Минами-Кодзима (Южный остров)	Minami-Kojima	南小島

Историческая справка

Остров Окинотори открыл в 1789 году английский корабль «Ифигения» и назвал «Дуглас Риф». В 1922 и 1925 годах территорию исследовал японский военно-морской флот. В 1931 году Япония объявила остров своей территорией, включила его в юрисдикцию города Токио в составе островов Огасавара или Бонин, которые находятся к югу от Токио, и назвала его Окинотори-сима.

Движущей силой действий японского военно-морского флота были благоприятные условия для строительства базы гидропланов на коралловом атолле с пятью «камнями» видимыми над уровнем моря. Расположение в центре Филиппинского моря было удобнос военной точки зрения. И хотя с точки зрения международного права провозглашение подводного кораллового рифа в качестве территории является спорным, правительство поставило всех перед свершившимся фактом. Ни одна страна официально не возражает против этого. Правительство Японии упоминало эту базу в своих публичных заявлениях в качестве «маяка и метеорологической площадки наблюдения». Начатое в 1939 и 1941 годах на острове строительство было прервано началом войны на Тихом океане.

Во время Второй мировой войны Окинотори вместе с остальными островами Бонин был захвачен США, возвращён Японии в 1968 г. Остров не привлекал внимания вплоть до конца 1970-х годов, когда все страны начали требовать исключительных экономических зон. В 1983 году Япония подписала Конвенцию Организации Объединённых Наций по морскому праву. Конвенция ООН вступила в силу в 1994 году. С учётом острова Окинотори исключительная экономическая зона Японии составила около 154 500 квадратных миль (400 000 км²).

Чтобы остановить физическую эрозию Окинотори-сима, размываемого волнами, от территории которого к 1970-м годам осталось два клочка, Метрополитен Токио, а затем и центральное правительство с 1987 по 1993 год построили молы из стали и бетона. В Конвенции Организации Объединённых Наций по морскому праву говорится, что «остров — естественно образованное пространство суши, окруженное водой, выше уровня воды при приливе». Права на исключительную экономическую зону и на континентальный шельф острова определяются в соответствии с положениями Конвенции. Строительство было необходимо для Японии, чтобы сохранить остров над уровнем моря на все времена для того, чтобы обосновать свои претензии на большую ИЭЗ.

Позиция Китая

22 апреля 2004 в ходе двусторонних переговоров в Пекине при обсуждения китайских морских научных исследований в исключительной экономической зоне Японии, китайские дипломаты заявили, что Китай не рассматривает Окинотори-симу как остров. Признавая территориальные права Японии на Окинотори-симу, Китай настаивал, что это просто скала, а не остров. А в Конвенции Организации Объединённых Наций по морскому праву говорится: «скалы не имеют ни исключительной экономической зоны, ни континентального шельфа».

Окинотори-сима никогда не был заселён и вопрос о его экономической жизни является дискуссионным. В 1988 году на острове был построен Японский морской научно-технический центр, который поддерживается с тех пор, несмотря на неоднократные повреждения от тайфунов. Отрицая исключительную экономическую зону Японии в этом районе, Китай настаивает на том, что его научно-исследовательской деятельность в области в 2004 году не должна считаться нарушением Конвенции ООН по морскому праву.

Эта китайская точка зрения была поддержана в 1988 году д-р Джоном Ван Дайком, профессором права в Университете Гавайев. Он писал: «Окинотори-сима — который состоит из двух выступов размером не больше, чем двуспальные кровати — конечно, соответствует описанию необитаемой скалы, которая не может поддерживать свою собственную экономическую жизнь. Это не означает, следовательно, права на создание 200-мильной исключительной экономической зоны».

Японский ответ

Заявление китайской стороны в апреле 2004 года побудило главного секретаря кабинета министров Ясуо Фукуда (премьер-министр в 2007—2008) сделать заявление: «китайские утверждения, что наши острова — скала, являются абсолютно неприемлемыми. Мы учредили в районе вокруг острова исключительную экономическую зону на основе международного и внутригосударственного права. Китай является единственной страной, которая утверждает, что это скала».

В ноябре 2004 и марте 2005 года японский фонд «Ниппон», ранее известный как фонд Сасагава, направил миссию по исследованию Окинотори-симы, с целью определить направления использования окружающей ИЭЗ. В состав миссии вошли эксперты в области международного права, коралловых рифов, экологии и строительства.

В докладе рекомендуется следующее: построить маяк, посадить кораллы для укрепления и наращивания острова, разработать искусственные рифы; построить электростанции на энергии океана; исследовать минеральные ресурсы морского дна; создать социальную инфраструктуру, порт и жилье, развить морские исследования и туризм.

Маяк на острове будет отмечен на картах по всему миру с именем Okinotorishima, и его присутствие будет укреплять позиции Японии. Разведение коралловых рифов позволит увеличить «остров» даже с учётом тенденции роста уровня моря в результате глобального потепления и обеспечит пространство для обитания человека. Планируется также строительство завода для извлечения лития, который Япония импортирует.

На основании выводов первой миссии, была направлена вторая миссия для проведения технико-экономических обоснований наиболее перспективных проектов: производства электроэнергии и строительства маяка.

Воодушевлённый деятельностью фонда «Ниппон» Синтаро Исихара, губернатор Токио, в мае 2005 года прибыл на остров с рабочим визитом. В Санкэй Симбун от 6 июня он писал, что Япония с 1932 года вкладывает деньги для будущего развития Окинотори-симы, в том числе, 85 млрд иен (приблизительно 740 миллионов долларов) для создания и поддержания жительства на острове. Эти исторические факты не могут быть отменены в соответствии с конвенцией ООН. В апреле 2005 японское судно пошло в этот район для ловли рыбы по просьбе губернатора Исихара, с тем чтобы продемонстрировать наличие «экономической жизни», в этом районе. Япония приняла решение построить маяк. Исихара выделил 330 миллионов иен для установки РЛС, чтобы создать станцию наблюдения с адресом на «острове».

В мае 2007 в районе островков морские биологи высадили шесть колоний кораллов, искусственно выращенных в лаборатории на острове Окинава. В июне планировалось высадить ещё девять колоний. При высадке каждая колония размером с кончик пальца, но если, как надеются японцы, кораллы приживутся и разрастутся, то в перспективе их можно будет посадить вокруг Окинотори-симы десятки тысяч.

Чиновник японского агентства по рыболовству Кэндзи Миядзи признал новизну этого проекта и отсутствие исследований, показывающих, возможно ли реализовать идею на практике. «Мы в отчаянном положении, — признал в интервью агентству Ассошиэйтед пресс Миядзи. — Но кораллы привлекают много рыбы и, кроме того, могут предотвратить эрозию берегов».

Литература

• Агафонов С. Чудеса в открытом океане. «Известия», 7 ноября 1989 г. (N312).
• Юкки Есикава, старший научный сотрудник Райшауэр Эдвин Центра исследований Восточной Азии, Школы перспективных международных исследований (SAIS) Джона Хопкинса. Азианизм в Японии, 1868—1945. Дилеммы японской модернизации, 11 октября 2007.

Отрывок, характеризующий Окинотори

– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.