Парросель, Шарль

Шарль Парросель
фр. Charles Parrocel
Художник Морис Кантен де Латур. Портрет Шарля Парроселя, 1743.
Дата рождения:	6 мая 1688(1688-05-06)
Место рождения:	Париж Франция
Дата смерти:	25 мая 1752(1752-05-25) (64 года)
Место смерти:	Париж Франция
Жанр:	батальный
Учёба:	Французская академия в Риме
Стиль:	классицизм
Работы на Викискладе

Шарль Парросель (фр. Charles Parrocel); (6 мая 1688, Париж — 25 мая 1752, там же) — французский художник и гравер эпохи раннего рококо, академик.

Биография

Первые уроки живописи получил под руководством своего отца — знаменитого художника Жозефа Парроселя. Затем учился у своего крестного отца Шарля де ла Фосса. В 1705 году поступил в кавалерию, в которой прослужил два года, затем вышел в отстав­ку.

В 1712 году отправился в Италию в качестве королевского пенсионера, где приобрел известность своими историческими композициями. С 1713 по 1716 годы учился в во Французской академии в Риме. Возвратившись в 1721 году в Париж, всецело посвятил себя батальной живописи. Получил от герцога д’Антэна заказ на­писать для короля две большие картины, изображающие «Приезд турецкого посоль­ства», по которым впоследствии были вытканы гобелены (оригинал находится в Версале). Участник выставки 1737 года.

В том же году Шарлю Парроселю за картину «Сражение инфантерии и кавалерии» присвоено звание академика живописи и он был принят в члены королевской академии.

В 1744 году Ш. Парросель — адъ­юнкт-профессор, а в 1745 — профессор. В 1744—1745 годах художник в качестве придворного баталиста, сопро­вождал короля в военном походе и присутствовал при битве при Фонтенуа.

Умер после третьего апоплексического удара в своей квартире в «Гобеленах».

Творчество

Шарль Парросель — известный художник-баталист. Прекрасный колорист. Автор ряда картин с охотничьими сюжетами. Занимал первенствующее положение в первой половине XVIII века.

Избранные работы

• Битва под Лоуфельдом
• Бой кавалерии (Версаль)
• Привал Maison du roi (Лувр),
• Два портре­та Людовика XV (Версаль),
• Сцена сражения
• Голова грека и др.

Четыре картины Парросель исполнил по заказу датс­кого короля.

Кроме того, Шарлю Парроселю принадлежат гравюры по собственным рисункам к книге Франсуа де ля Гуриньера «Ёсо1е de cavallerie» (Paris, 1736). Тридцать семь гравюр художника дошло до нашего времени.

Литература

• H. Parrocel "Monographie des Parroceb, Marseille, 1861;
• A. Taillandier «Les derniers des Р.» в «Archives de 1’Art Francais», VI, стр. 56;
• P. Parrocel «Les Parrocel» в «Reunions des soc. d. B. A. des dep.», 1894, стр. 203, и 1895, стр. 729.

Источники

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Ссылки

• [www.culture.gouv.fr/public/mistral/joconde_fr?ACTION=CHERCHER&FIELD_2=AUTR&VALUE_2=PARROCEL%20CHARLES Картины Шарля Парроселя]

Отрывок, характеризующий Парросель, Шарль

Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.