Пастырь (фильм, 2011)

Пастырь
Priest
Жанр	боевик триллер ужасы антиутопия постапокалиптика
Режиссёр	Скотт Стюарт
Продюсер	Майкл Де Лука Джошуа Донен
Автор сценария	Кори Гудман
В главных ролях	Пол Беттани Кэм Жиганде Мэгги Кью
Оператор	Дон Бёрджесс
Композитор	Кристофер Янг
Кинокомпания	Tokyopop Screen Gems Michael De Luca Productions Buckaroo Entertainment
Длительность	87 мин.
Бюджет	60 млн долл.
Сборы	78 309 131 долл.
Страна	США США
Год	2011
IMDb	ID 0822847
Выход фильма «Пастырь» (оригинальное название — Priest)

К:Фильмы 2011 года

«Пастырь» (англ. Priest) — фильм Скотта Стюарта, снятый по одноимённой манхве (корейским комиксам) Мин-Ву Хунга. Дата выхода в прокат в России: 7 мая 2011 года.

Сюжет

Фильм начинается с тайной миссии Пастырей по уничтожению королевы вампиров в улье «Соло Мира», которые, с уничтожением Королевы вампиров, намеревались закончить войну. Во время операции пастыри попадают в засаду и оказываются окружены. Лидер группы приказывает отступить по тоннелям обратно, но во время отступления одного из пастырей хватают вампиры. Лидеру не удаётся удержать его, и вампиры утаскивают пастыря вглубь улья.

Далее следует анимированный пролог, в котором раскрывается суть альтернативной реальности, в которой происходят действия. Война между людьми и вампирами шла с начала времён. Вампиры были сильнее и быстрее, но боялись солнца. Так начался замкнутый круг взаимного уничтожения: по ночам вампиры нападали на людей, в то время как днем люди уничтожали логова вампиров. Из века в век, люди совершенствовали технологии и методы уничтожения вампиров, но всё равно проигрывали. Мир был разрушен и превратился в пустыню, люди оказались на грани вымирания. Тогда власть в свои руки захватила теократическая организация, именуемая «Церковь». Под угрозой вымирания люди укрылись за высокими стенами городов, разбросанных по пустыне постапокалиптического мира. Чтобы покончить с войной раз и навсегда, Церковь создала «пастырей» — воинов, специально выращенных и обученных сражаться против вампиров. Появление беспощадных воинов-монахов стала переломным моментом многовековой войны. Большинство вампиров было уничтожено, а остальные были помещены в резервации — специальные зоны-некрополи, охраняемые людьми. По окончании войны Церковь распустила орден, боясь мощи пастырей, и приказала им стать частью общества. Те, кто был обучен убивать и жил войной, не могли найти себя в мирной жизни, а их заслуги, как и память вампирской угрозе, были забыты.

Много лет спустя, лидер группы (Пол Беттани), просто известному как Пастырь, живёт в Кафедральном Городе, и мучается кошмарами и случившемся в улье «Соло Мира». Он постоянно ходит на исповедь, а точнее в специальную будку, где вместо священника исповедь выслушивает запись Лидера Церкви, монсеньера Орелэс (Кристофер Пламмер), и отвечает заранее заготовленными фразами. Так изо дня в день, теребя чётки, Пастырь слоняется по улицам в поисках успокоения, так как сомнения по поводу своих действий в прошлом преследует его.

Однажды к Пастырю приходит Хикс (Кэм Жиганде), шериф соседнего города Августина, чтобы сообщить неприятное известие: Люси (Лили Коллинз), племянница Пастыря, была похищена бандой вампиров во главе с Человеком в Чёрной Шляпе (Карл Урбан). При этом пострадали её родители: бывшая подруга Шэннон (Медкен Эмик) была убита, а Оуэн (Стивен Мойер), родной брат Пастыря, получил смертельные ранения и вскоре умер.

Чтобы восстановить свои полномочия, Пастырь отправляется на Совет монсеньеров, где просит восстановить его и позволить отправится на помощь Люси, но поддержку получает только со стороны монсеньера Чемберлена (Алан Дэйл). После в баре, Пастырь и Чемберлен общаются, где после появляются солдаты и пытаются арестовать последнего. Происходит драка, перед которой церковник рвет свои четки, после чего возвращается в свою квартиру, чтобы собрать снаряжение. Пастырь нарушает церковные запреты, исходящие из уст монсеньора Орелэса и вместе с Хиксом пытается выследить банду вампиров, чтобы спасти Люси. В ответ Орелэс отправляет группу из четырёх пастырей во главе с Монахиней (Мэгги Кью), чтобы схватить нарушителя и вернуть его, живого или мертвого.

Пастырь и Хикс начинают поиски с резервации «Найтшейд». По прибытии туда они не обнаруживают охраны. Путники разговаривают с Мясником, местным лидером фамильяров (людей, укушенных вампирами, но не мертвымии, а ставших безумными слугами вампиров), после чего спускаются в один из склепов, чтобы найти следы вампиров. Вместо этого они находят там ещё одного фамильяра. Пока Пастырь выясняет у него, где Люси, на Хикса нападают другие фамильяры. Хикс вынужден отступить наверх, однако Пастырь приходит ему на помощь. Тем временем, солнце заходит, и героям приходится отбиваться от шести вампиров, вылезших из склепов. Пастырь замечает, что склепов было пятьдесят, а вампиров всего шесть, самых слабых. Путники отправляются в улей «Соло Мир», чтобы узнать, где оставшиеся вампиры.

Тем временем Монахиня также отправляется в «Соло Мира», в надежде найти Пастыря там. Трёх других пастырей она отправила в Иерихон, город недалеко от Мира. Прибыв в Иерихон, пастыри сталкиваются с Человеком в Чёрной Шляпе, приехавшим сюда на поезде и выпустившим вампиров в город. Чёрная Шляпа побеждает и распинает пастырей, в то время как его армия вампиров убивает всех жителей Иерихона. После этого Чёрная Шляпа отправляется на поезде дальше, неся смерть всем городам.

В «Соло Мире» Пастырь и Хикс встречаются с Монахиней, которая не верила о бесчестии Пастыря. Монахиня и Пастырь обнаруживают новые ячейки в улье, которые означают, что армия вампиров вновь восстановлена. Внезапно на группу нападает огромный вампир — хранитель улья. Расправившись с ним, троица спешит в Иерихон. Там они обнаруживают распятых пастырей, хоронят их и направляются вслед за поездом. Чёрная Шляпа специально похитил Люси, зная, что Пастырь помчится за ней, а, следовательно, за ним погонятся другие пастыри. Города остались совсем без защиты.

Монахиня рассказывает Хиксу историю Пастыря. Всех пастырей забирали в раннем возрасте, а его, уже взрослого, забрали у семьи. У Пастыря осталась дочь — Люси, которую он отдал на воспитание своему брату. Жизнь пастырей трудна и опасна, а пастыри отрекаются от своих семей, чтобы отдать себя на службу Церкви. После войны, зная, что дочь не сможет с ним жить, Пастырь оставляет её у брата.

Догнав поезд, группа разделяется: Монахиня обгоняет поезд, чтобы подорвать железнодорожные пути и остановить его, Пастырь и Хикс высаживаются на поезд для освобождения Люси. В то время как Хикс проверяет вагоны, Пастырь на крыше встречает Чёрную Шляпу и с удивлением узнаёт в нём пастыря, которого не удержал во время тайной миссии в «Соло Мире». Королева вампиров превратила того в первого гибрида человека с вампиром, дав испить своей крови. Проигрывая рукопашный поединок, Пастырь падает с крыши вагона, однако успевает зацепиться за его днище, через которое проникает внутрь и объединяется с Хиксом. Они находят Люси, однако появившийся Чёрная Шляпа выбрасывает Хикса из поезда, а Пастыря избивает и прикалывает к стене.

Между тем, Монахиня, оторвавшись от группы фамильяров, спрыгнувших с поезда, устанавливает на рельсы взрывчатку, используя устройство зарядки мотоцикла в качестве таймера. Во время этого фамильяры настигают её, и происходит схватка, после которой оказывается, что устройство зарядки повреждено одним из трупов. Монахиня прикрепляет взрывчатку к своему мотоциклу и направляет его навстречу поезду.

Чёрная Шляпа старается воспользоваться моментом, чтобы укусить Люси, однако пришедший в себя Пастырь мешает ему метким броском креста-кинжала. Люси падает с крыши, но Пастырь успевает схватить её и увидеть, как приближается мотоцикл Монахини. Происходит взрыв, образовавшийся огненный шторм мгновенно сжигает Чёрную Шляпу, а вместе с ним фамильяров и вампиров. Пастырь, Хикс, Люси и Монахиня выбираются из-под обломков.

Пастырь возвращается в Кафедральный Город, где идет прямо к Орелэсу, который проводит мессу, и заявляет, что вампиры создали новую армию, а война не закончилась, и бросает к его ногам голову вампира, говоря что таких много в горящем поезде за стеной, упоминая что Королевы вампиров среди них нет. Орелэс отказывается даже слушать его, крича вслед что война окончена, на что Пастырь отвечает, что она только начинается. Пастырь покидает город, а Монахиня отправляется в другие города, чтобы собрать остатки ордена для продолжения войны.

В ролях

• Пол Беттани — Пастырь
• Кэм Жиганде — Хикс
• Мэгги Кью — Монахиня
• Лили Коллинз — Люси
• Карл Урбан — Черная шляпа
• Стивен Мойер — Оуэн
• Кристофер Пламмер — Монсеньор Орелэс
• Алан Дэйл — Монсеньор Чамберлэйн
• Медкен Эмик — Шэннон
• Брэд Дуриф — торговец

Реклама и продвижение

К выходу фильма на экраны были созданы необычные рекламные щиты, выставляемые при входе в кинотеатр. Щиты содержали «пасхальное яйцо» — в нижней части постера располагался особый цветовой маркер, доступный для считывания с помощью специального приложения, установленного на мобильном телефоне. Считав код такого маркера, зритель получает возможность просмотреть рекламный ролик — анимационный пролог к фильму, снятый режиссёром Дженнди Тартаковски.

Ссылки

• [www.pastir-film.ru Официальный сайт] (рус.). Проверено 8 марта 2013. [www.webcitation.org/6FIKCyEQn Архивировано из первоисточника 22 марта 2013].

Отрывок, характеризующий Пастырь (фильм, 2011)

Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.