Пашуканис, Викентий Викентиевич

Викентий Викентиевич Пашуканис
Род деятельности:	издатель, сотрудник наркомата Просвещения РСФСР
Дата рождения:	1879(1879)
Место рождения:	Москва Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя, РСФСР РСФСР
Дата смерти:	1920(1920)
Место смерти:	Москва, РСФСР

Викентий Викентиевич Пашуканис (1879, Москва — 1920) — секретарь издательства «Мусагет», издатель («Издание В. В. Пашуканиса»), после революции — организатор музейного дела.

Биография

Родился в Москве в октябре 1879 года в семье крупного чиновника — статского советника. Его отец, литовец из Каунаса, преподавал математику в гимназии. Викентий Викентиевич Пашуканис окончил в 1902 году математический факультет МГУ, после чего служил акцизным (налоговым) чиновником. Затем оставил службу и с 1914 года стал ответственным секретарем и «заведующим коммерческой частью» издательства «Мусагет». Вёл переговоры об издании сочинений с А. Блоком, который за 1915—1917 годах написал В. В. Пашуканису 14 писем. В мае 1915 года, когда главный редактор «Мусагета» Э. К. Метнер, которого война застала в Цюрихе, оказался оторванным от России и издательства, В. Пашуканис предложил реорганизовать издательство, однако полной поддержки не получил.

В 1915 году организовал собственное издательство, которое до 1918 года выпускало книги с логотипом «Издание В. В. Пашуканиса». Был одним из основных издателей Игоря Северянина, выпускал также К. Бальмонта, А. Белого, Вячеслава Иванова, Эллис, Валерия Брюсова, Зинаиду Гиппиус. Книги издательства Пашуканиса отличало качество и изящество оформления. Викентия Викентиевича связывали с авторами издаваемых им книг не только профессиональные, но и дружеские отношения. Они бывали в его квартире в доме 17 по Большой Никитской улице. Их привлекала не только эрудиция Пашуканиса, его знания, искренняя любовь к литературе, но доброжелательный, открытый и веселый характер. Ему дарили книги. Он собрал прекрасную библиотеку современных русских поэтов и писателей.

Викентий Викентиевич бывал и в петербургском доме Блока, был знаком Викентий Викентиевич и с художниками — В.Серовым, К.Коровиным, В.Переплетчиковым. Особенно сблизился с Николаем Павловичем Ульяновым, который написал его портрет с дочерьми, а также портрет его жены Анны Гордеевны.

Работа в Советской России

14 октября 1918 года стал сотрудником Музейного отдела наркомата просвещения образованного 28 мая того же года, возглавляемого Натальей Ивановной Троцкой, женой Председателя Реввоенсовета Л. Д. Троцкого. Параллельно работает ещё и помощником Ученого секретаря Румянцевского музея. Такое совместительство было обычным, поскольку опытных специалистов на советской службе остро не хватало. Тем более, что на обеих должностях Пашуканис занимался одним и тем же — сохранением историко-художественных и книжных богатств, вывозом их из ближних и дальних имений в Москву, чаще всего в Румянцевский музей. Крупнейшие музеи Москвы, Российская Государственная библиотека, другие музеи страны и книжные хранилища обязаны ему ценными поступлениями — картинами, гравюрами, скульптурой, книгами и фамильными архивами. Викентий Викентиевич вывез в Румянцевский музей библиотеку Жиро, историко-художественные коллекции и библиотеки из имения графини Уваровой — Карачарово, усадьбы графов Паниных — Марфино, из Покровского, принадлежавшее Герценам, — все они в Московской губернии, а также из поместья Глебовых — Раек, Тверской губернии. Наконец, эвакуирует из знаменитой усадьбы Бакуниных — Премухино, что близ города Торжка, уникальный семейный архив. Ныне премухинские документы хранятся в отделе рукописей РГБ, РГАЛИ, Историческом музее, они чрезвычайно важны для исследователей культуры и революционного движения России прошлого века

Пашуканису доверяли, его направляли в самые опасные командировки. В том числе в прифронтовую полосу где он фактически спас от расхищения художественные сокровища Радзивиллов около Бобруйска, и предстовляющий огромную художественную ценность Гомельский дворец графа И. Ф. Паскевича-Эриванского, каторый 23 марта 1919 года под руководством бывшего офицера Стрекопытова был захвачен восставшими метежниками. Два полка мятежнежников разместили здесь телефонный узел и пункт наблюдения, благо дом стоял на высоком берегу реки Сож. Бои происходили у самого дворца. Ночью орудии частей, посланных на подавление бунта, открыли по нему сильный огонь. Хотя, по правде, в этом не было военной необходимости. Снаряды попали в крышу дворца — он загорелся. Прибывшие из города пожарные команды не смогли потушить пожар, так как попали под артиллерийский обстрел. Всему, что находилось во дворце, грозила неминуемая гибель. В этой чрезвычайной обстановке Викентий Викентиевич собрал служащих дворца и вместе с ними кинулся в горящее здание. Выносил оттуда холсты, гравюры, книги, рукописи, серебро, золотые вещи, ордена, оружие и мундиры графа. Все это происходило под градом снарядов. Несколько человек было ранено, Викентий Викентиевич отделался ушибами и ожогами. Из дворца спасли многое. Сберегли и в последующие дни, уже от иной, но серьезной опасности — от мародерства и расхищения.31 марта Пашуканис телеграфирует в Москву, в Наркомпрос: «Главный дом Паскевича сгорел. Большая часть вещей и все драгоценности спасены. Драгоценности вывожу в Москву. Эмиссар Пашуканис»,

31 августа 1919 года Коллегия Музейного отдела заслушала отчет Викентия Викентиевича о поездке в Гомель, одобрила героическое его поведение. Гомельское происшествие было отмечено в журнале «Художественная жизнь», в статье А.Дауге «Охрана памятников искусства и старины в провинции» говорилось: по историческим и художественным достоинствам собрание дворца Паскевича значится в шестерке наиболее весомых из эвакуированных в Москву. В отчете Музейного отдела Наркомпроса утверждается: «В Гомеле во время бунта произошел пожар во дворце графа Паскевича-Эриванского. Сотрудник отдела Пашуканис бросился спасть художественные ценности, которыми были переполнены дом и его боковые флигели. Дом удалось отстоять от огня. Под его руководством все это было спасено. Затем сокровища дворца — около ста пудов золота и серебра были перевезены в Москву и сданы в Исторический музей»

Около ста пудов золота и серебра(1.600 килограмм) в монетах, драгоценностях, изделиях прикладного искусства, в фамильных сервизах, в неповторимых художественных произведениях! К сожалению, теперь немногое осталось в музее. Большая часть привезенного Пашуканисом пошла на покупку хлеба, машин, оружия. В те двадцатые годы и позже — в тридцатые, сороковые…

Арест и гибель

В конце девятнадцатого года фамилия Пашуканиса исчезает из протоколов заседаний Коллегии Музейного отдела и из других его документов. Викентия Викентиевича арестовали сотрудники ВЧК в конце 1919 года.

Ордер № 211 от 12 декабря 1919 года на арест В. В. Пашуканиса, проживающего в Москве, на Б.Никитской, в бывшем доме Зонова, и обыск в его квартире. Это произвел по приказу председателя Особого отдела ВЧК К.Ландера сотрудник Чрезвычайной Комиссии Лукин. Приложены протоколы обыска. Конфискованы деньги в сумме 19.637 рублей (по тем временам не так уж и много), 25 золотых и серебряных вещей: кольца, крестики, столовые приборы, монеты, медальоны и другие предметы, в основном, дешевые, судя по указанной их оценочной стоимости. Лукин забрал также бумаги, относящиеся к деятельности «Мусагета» несколько писем, мандаты и другие документы, относящиеся к работе Пашуканиса в Музейном отделе. Что-либо его компрометирующее среди них найдено не было.

следователь, тот же, К.Ландер, утверждает, что на квартире Пашуканиса состоялась встреча представителей двух контрреволюционных организаций: Председателя Объединенного Комитета государственных служащих К. И. Тихоцкого и руководителя какой-то военной группы А.Флейшера. Сам Викентий Викентиевич отрицал своё участие в этой встрече. Он заявлял, что Тихоцкий, которого он знал еще задолго до революции, дважды заходил к нему для покупки книг, оставшихся у его, вероятно, от «Мусагета». Последний раз — со своими, как он полагает, знакомыми — мужчиной и женщиной, которых Пашуканис видел впервые. О чем они говорили? Весь разговор он не слышал, так как пришел к концу встречи.

Арестованный Тихоцкий на очной с ним ставке сказал (запись протокола): "Мне трудно судить о содержании разговора, поскольку он происходил между совершенно случайными людьми, которых я увидел на квартире Пашуканиса, куда зашел купить книги. Я также не имею никаких оснований подозревать хозяина квартиры к принадлежности к этим людям. Точно также, как и к разговору, который там велся… Весь разговор произвел на меня впечатление обычной обывательской болтовни о каком-то якобы готовящемся восстании, о котором тогда много говорили в Москве… Единственным свидетелем-обвинения стала художница А. В. Лепилова-Богословская, та самая женщина, которая пришла с Флейшером на квартиру Пашуканиса и была участницей злополучного разговора. Викентий Викентиевич на очной ставке отрицал какое-либо с ней знакомство. «По-моему, у Тихоцкого была организация, — показала она, — и Пашуканис туда входил…» Однако не приводит не единого подтверждения столь неопределенному («по-моему…»), подозреваю, вынужденного признания. Именно эти её слова послужили главным «доказательством» контрреволюционной деятельности Пашуканиса. Оно было настолько хлипким, настолько слабым, что Ландер(председатель Особого отдела ВЧК) в обвинительном заключении инкриминировал Викентию Викентиевичу лишь встречу на его квартире представителей антисоветских организаций.

В конце 1919 года по обвинению в контрреволюционной деятельности. Несмотря на хлопоты Н. И. Седовой (жены Л. Д. Троцкого) постановлением тройки ВЧК от 13 января 1920 года был приговорён к расстрелу. Впоследствии реабилитирован (посмертно).

Семья

Двоюродный брат В. В. Пашуканиса — Евгений Брониславович Пашуканис — заместитель Наркома юстиции СССР, видный теоретик государства и права.(Расстрелян 4 сентября 1937.)

Память

Телерадиокомпания «Гомель» в 2005 году сняла документальный фильм «Трагедия Викентия Пашуканиса» (26 мин).

Литература

• Николаев, А. Р. Викентий Пашуканис — «заведующий коммерческой частью» издательства «Мусагет». Приложение: Каталог издания В. В. Пашуканиса: 1915—1918 // Книгоиздательство «Мусагет»: История. Мифы. Результаты: Исследования и материалы / Сост. А. И. Резниченко. — М.: РГГУ. 2014. — С.178-188. — ISBN 978-5-7281-1548-9
• Кончин, Е. В. [musaget.narod.ru/konchin.htm Трагедия Викентия Пашуканиса] (о деятельности В. В. Пашуканиса по спасению художественных ценностей в 1918—1919 годах).

Отрывок, характеризующий Пашуканис, Викентий Викентиевич

Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…