Леонид Первомайский

Леонид Первомайский
Леонід Первомайський
Имя при рождении:	Илья Шлёмович Гуревич
Дата рождения:	4 (17) мая 1908(1908-05-17)
Место рождения:	Константиноград, Полтавская губерния, Российская империя (ныне Красноград, Красноградский район, Харьковская область, Украина)
Дата смерти:	9 декабря 1973(1973-12-09) (65 лет)
Место смерти:	Киев, УССР, СССР
Гражданство:	СССР СССР
Род деятельности:	поэт, прозаик, драматург, переводчик, литературный критик
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	стихотворение
Язык произведений:	украинский, русский
Дебют:	эскиз «А над полем выстрел…» (1924)
Премии:
Награды:
[www.leonidpervomajskij.net/ nidpervomajskij.net]

Леони́д Первома́йский (укр. Леонід Первомайський; наст. имя и фам. Илья́ Соломо́нович (Шлёмович) Гуре́вич, укр. Ілля Шльомович Гуревич; 1908—1973) — украинский советский писатель. Лауреат Сталинской премии второй степени (1944). Интендант третьего ранга (1941).

Биография

Илья Шлёмович Гуревич родился в семье переплётчика и белошвейки. В 1917—1920 годах учился в первых двух классах Константиноградский гимназии, в 1920—1922 годах — в семилетней трудовой школе. После школы работал на Карловском сахарном заводе, библиотекарем в Зачепиловском районном доме крестьянина, там же заведовал избой-читальней. В 1924 вступил в комсомол. В 1925 переехал в Лубны, работал в рабочем клубе, секретарём редакции в газете «Красная Лубенщина», в окружкомах КП(б)У и ЛКСМУ. Тогда же вступил в Лубенский филиал Союза крестьянских писателей «Плуг». В 1926 перебрался в Харьков, работал в редакции детского журнала «Красные цветы». Принадлежал к литературному объединению «Молодняк».

В годы Великой Отечественной войны был на фронте, работал корреспондентом радиовещания Юго-Западного и Донского фронтов и военным корреспондентом газеты «Правда».

Член КПСС с 1954 года.

Похоронен в Киеве на Байковом кладбище.

Зять — писатель-сатирик Эльрад Пархомовский.

Творчество

Дебютом в литературе можно считать прозаическое эскиз «А над полем выстрел…», напечатанный в 1924 году в газете «Красный юноша» (Полтава). Первый сборник рассказов Первомайского «Комса» вышел в 1926, первый сборник стихов «Терпкие яблоки» — в 1929. Первая пьеса «Комсомольцы» увидела сцену в 1930. За два года — с 1926 по 1928 год — вышло шесть отдельных изданий рассказов и повестей Первомайского.

Сборники стихов Первомайского «День рождения» и «Земля» в 1944 отмечены Сталинской премией второй степени. Философский роман о героике и буднях войны «Дикий мёд» был экранизирован. В послевоенные годы роман в стихах «Молодость брата» (1947) и цикл стихов «Под чужим небом» подвергались критике за идейные ошибки.

Выступал также как литературный критик и публицист (книги размышлений «Из дневника поэта» (1956), «Творческие будни» (1967)), но, вне собственного творчества, больше всего прославился как переводчик. Благодаря его неутомимой работе на украинском языке увидели свет произведения Ф. Вийона, Ш. Петёфи, Ю. Фучика, Низами Гянджеви, М. Лермонтова, Владимира Маяковского, Г. Гейне, баллады славянских и других народов мира.

Произведения

• • сборники стихов
• «Терпкие яблоки» (1929)
• «Героические баллады» (1932)
• «Новая лирика» (1937)
• «Барвинковый мир» (1940)
• «Земля» (1943)
• «День рождения» (1943)
• «Солдатские песни» (1946)
• «Слово» (1960)
• «Уроки поэзии» (1968)
• «Древо познания» (1971)
  • поэма «Трипольская трагедия» (1929) — о героическом походе комсомольцев против кулацких банд
  • сборники рассказов
• «Комса» (1926)
• «Пятна на солнце» (1928)
• «В уездном масштабе» (1930)
• «Верная кровь» (1944)
• «Огни на Карпатах» (1945)
• «Рассказы разных лет» (1960)
• «Вместо стихов о любви» (1962)
  • роман «Дикий мёд» (1963) — о подвиге советского народа в Великой Отечественной войне
  • книга «Творческие будни» (1967)
  • пьесы
• «Комсомольцы» (1929)
• «Неизвестные солдаты» (1931)
• «Ваграмова ночь» (1934)
• «Олекса Довбуш» (1940)
• «Начало битвы» (1942)

Награды и премии

• Сталинская премия второй степени (1946) — за стихотворные сборники «Земля» (1943) и «День рождения» (1943)
• орден Красного Знамени (13.09.1943)
• орден Трудового Красного Знамени
• орден Отечественной войны I степени
• орден «Знак Почёта»
• медали

Отрывок, характеризующий Леонид Первомайский

Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.