Пешина, Томаш Ян

Томаш Ян Пешина из Чехорода
Tomáš Pešina z Čechorodu
Дата рождения:	19 декабря 1629(1629-12-19)
Место рождения:	Початки, Королевство Богемия
Подданство:	Королевство Богемия в составе Священной Римской империи
Дата смерти:	3 августа 1680(1680-08-03) (50 лет)
Место смерти:	Прага, Чехия

Томаш Ян Пешина из Чехорода (чеш. Tomáš Pešina z Čechorodu; 19 декабря 1629, Початки, Королевство Богемия — 3 августа 1680, Прага) — чешско-моравский писатель-полемист, историк, представитель барокковой историографии времен Контрреформации, католический священнослужитель.

Один из самых выдающихся представителей литературы барокко в Чехии.

Биография

Бюргер по происхождению. С 1643 по 1648 обучался в иезуитской школе в г. Йиндржихув-Градец, позже продолжил изучать теологию и философию в Праге. После окончания учебы получил степень магистра семи свободных искусств и бакалавра теологии.

В 1654 был рукоположен в священники. Его карьера началась в качестве капеллана, позднее — настоятель в г. Костелец-над-Орлици. С 1657 — декан в Литомишле. В следующем году назначен епископским викарием половины Хрудимского края.

В 1663 стал каноником в Литомышле. В 1665 переведен пражским каноником при соборе Святого Вита.

В 1668 решением совета Священной Римской империи титулован пфальцграфом и советником императора. Через два года стал генеральным викарием, а вскоре и капитульным деканом.

С 1674 — вспомогательный епископ Праги.

Умер во время эпидемии чумы. Похоронен на Малостранском кладбище Праги.

Творчество и научная деятельность

Как и другой чешский историк Богуслав Балбин (1621—1688) кроме пастырской службы, занимался изучением истории своей страны. Часто Томаша Пешина сравнивают с Б. Балбиным. Его работы, с точки зрения количества, более скромны, но их значение и историческая ценность обеспечили ему важное место в историографии Богемии и Моравии.

Он писал стихи, как и Балбин. Сам Балбин писал о нем, что, не знает никого, в то время, кто бы внес более весомый вклад в исследование истории Богемии и Моравии.

Рано начал интересоваться историей и в 1653 написал свою первую работу о происхождении и развитии христианства в Чехии (не сохранилась). Во время пастырской службы в Литомышле решил составить историю Великоморавской державы и усиленно собирал материалы.

Исследовал Далимилову хронику, первую историческую хронику на чешском языке, которая датируется началом 1310-х гг.

Сочинение о чешской истории он решил составить по-чешски, чтобы с ним могли ознакомиться все соотечественники. На чешском языке он написал краткую историю Моравии (1663), а также издал на латинском языке сочинение о военной и политической истории Моравии (1677). Наиболее известен труд Пешины с призывом к христианам объединиться против турецкой опасности. Его патриотизм, стремление собрать как можно больше свидетельств по отечественной истории повлиял на последующие поколения чешских ученых и писателей.

Томаш Ян Пешина из Чехорода считается отцом Моравский историографии.

Избранные труды

Результатом его работы стали основные труды на латинском языке.

• Prodromus Moravographiae (1663)
• Ucalegon Germaniae, Italiae Et Poloniae Hvngaria, Flammâ Belli Turcici Ardens (1663)
• Parochianus obediens, sive de duplici debito Parochianorum, audiendi scilicet Missam et Verbum Dei, in sua Parochia, saltem diebus Dominicis et festis majoribus, stante commoditate. Per R. P. B. B. C. P. primum Duaci: postea Rothomagi: deinde Posnaniae: nunc Litomisslii (1665)
• Thesaurus In Lucem Protractus, Sive S. Mercurius, Maximus Orientis Martyr, Juliani Imperatoris Apostatae, Deo & Deiparâ jubente, Percussor (1675)
• Mars Moravicus (в 5 томах, 1677)
• Bohvslai Balbini Dissertatio apologetica pro lingva slavonica, praecipve bohemica ad clarissimvm virvm Th. Cz. opus postvmvm (1775)

Ссылки

• [www.spisovatele.cz/tomas-pesina-z-cechorodu Tomáš Pešina z Čechorodu] (чешск.)

Отрывок, характеризующий Пешина, Томаш Ян

пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.