Пил, Чарльз Уилсон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пил Чарльз Уилсон

Чарльз У. Пил,
Автопортрет (1822)
Место рождения:

США

Место смерти:

США

Чарльз Уилсон Пил (англ. Charles Willson Peale; 15 апреля 1741, Сент-Пол-Пэриш, Мэриленд — 22 февраля 1827, Филадельфия, Пенсильвания) — американский живописец рубежа XVIII—XIX столетий.





Жизнь и творчество

Обучался рисованию в Бостоне в мастерской Джона Синглтона Копли, крупнейшего американского портретиста и пейзажиста своего времени. Позднее Ч. У. Пил покидает Америку и продолжает своё образование в Лондоне в течение трёх лет, у Бенджамина Уэста. Работы Пила также повторяют тематику его учителей — это преимущественно пейзажная и портретная живопись. Его картины известны подробнейшим исполнением мельчайших деталей, а также искусной передачей игры светотени на полотне.

Произведения Ч. У. Пила, как и другого американского мастера, Фредерика Ремингтона, значительно переработав их, через полтора столетия использовал как основу для своих ранних работ классик абстрактной живописи Рой Лихтенштейн.

Ч. У. Пил и его сын, Рембрандт Пил, были одними из основателей Пенсильванской академии изящных искусств.

Галерея

Напишите отзыв о статье "Пил, Чарльз Уилсон"

Примечания

Ссылки

  • [www.1911encyclopedia.org/ Ч. У. Пил в Classic Encyclopedia]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Пил, Чарльз Уилсон

– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.