Пиччоли, Луиджи

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Луиджи Пиччоли (итал. Luigi Piccioli; 18121868[1]) — итальянский певец и вокальный педагог.

На протяжении многих лет работал в Санкт-Петербурге, в том числе в Санкт-Петербургской консерватории. По воспоминаниям учившейся у него певицы Ирины Оноре, Пиччоли был учеником Андреа Ноццари и лучшим петербургским вокальным педагогом[2].

В 1856 г. у Пиччоли начал заниматься музыкой 16-летний Пётр Чайковский, вспоминавший спустя 35 лет в интервью американскому журналисту: «Он был первым человеком, обратившим внимание на мои музыкальные склонности, и оказал на меня огромное влияние»[3]. Считается, что именно Пиччоли привил Чайковскому вкус к итальянской музыке. В то же время роль Пиччоли, отличавшегося эксцентричными манерами, в развитии личности Чайковского встречает и негативные оценки биографов: так, Нина Берберова писала, что «эта странная, подозрительная фигура безвкусием своим, южным темпераментом, бесцеремонным поведением, дурной славой как бы довершала картину той пустой и пёстрой жизни, в которой так свободно и весело чувствовал себя Чайковский»[4].

Среди других учеников Пиччоли, в частности, Богомир Корсов.

Напишите отзыв о статье "Пиччоли, Луиджи"



Примечания

  1. Год смерти по комментариям к переписке П. И. Чайковского (напр., [en.tchaikovsky-research.net/pages/Letter_73]). В некоторых источниках 1862.
  2. И. Оноре. Одиннадцать лет в театре // «Русская старина», 1910, № 1.
  3. [books.google.ru/books?id=iLXfk6E2pp0C&pg=PA3&dq=Luigi+Piccioli Alexander Poznansky. Tchaikovsky through others' eyes] — Indiana University Press, 1999. — P. 3.  (англ.)
  4. Н. Берберова. Чайковский. — СПб.: Лимбус Пресс, 1997. — С. 52.



Отрывок, характеризующий Пиччоли, Луиджи

И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.