Поваров, Геллий Николаевич

Геллий Николаевич Поваров
Место работы:	МИФИ
Альма-матер:	МГУ (мехмат)

Геллий Никола́евич По́варов (2 февраля 1928 — 16 ноября 2004) — советский математик, философ и историк науки, профессор кафедры кибернетики Национального исследовательского ядерного университета «МИФИ», действительный член Международной академии информатизации, внесший значительный вклад в развитие отечественной кибернетики, философию науки.

Биография

Родился в семье служащего.

В 1950 году с отличием закончил механико-математический факультет Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. После окончания университета был призван на действительную военную службу, одновременно учился в заочной аспирантуре Института автоматики и телемеханики АН СССР. После демобилизации, с 1953 по 1960 годы работал в системе АН СССР. В том числе в отделении прикладной математики Математического института им. В. А. Стеклова, в Институте автоматики и телемеханики. Кандидат технических наук с 1954 г., старший научный сотрудник с 1958 года. В 1965 году перешёл на работу в Московский инженерно-физический институт, где с 1967 года работал на кафедре кибернетики, профессор с 1994 г.

Сотрудничал с Институтом истории естествознания и техники АН СССР, альманахом «Системные исследования». Состоял членом секции Московского дома научно-технической пропаганды им. Ф. Э. Дзержинского, членом бюро секции Научно-технического общества радиотехники, электроники и связи им. А. С. Попова. Г. Н. Поваров до самого последнего дня не прекращал работы, читал лекции, вел исследования по истории кибернетики и вычислительной техники. Является почетным работником высшего профессионального образования РФ, награждён медалью «Ветеран труда».

Научная работа

Г. Н. Поваров внес значительный вклад в развитие и пропаганду советской и российской кибернетики, философию и методологию науки. Под его редакцией вышли важные труды по кибернетике и теории систем. Г. Н. Поваров был полиглотом, владел большим количеством европейских языков. В 1993 году избран действительным членом Международной академии информатизации. С января 1994 года состоял членом редколлегии американского журнала «Modern Logic». Отмечен в сборнике П. В. Алексеева «Философы России XIX—XX столетий», вышедшем в 1999 году.

Значительный период научной деятельности Г. Н. Поварова был связан с разработкой методов синтеза управляющих контактных схем, результатом чего стало создание математической теории синтеза контактных схем с одним входом и несколькими выходами. Продолжением исследований в области сетей связи стала разработка теории кумулятивных сетей. На протяжении всей жизни Г. Н. Поваров интересовался вопросами математической логики и исследованием булевых функций, методами их сравнения и минимизации. Предложил новую концепцию событийной логики. Достаточно рано проявился интерес Г. Н. Поварова к истории и методологии науки, к философским аспектам научно-технического прогресса, ставший впоследствии одним из основных направлений его работы. Г. Н. Поваров был сторонником системного подхода к развитию науки и общества. Автор философской системной теории научно-технического прогресса, в которой прогресс рассматривается как ряд стадий возрастающей системной сложности. Предложенная модель прогресса позволяет осуществлять долгосрочное прогнозирование развития человеческого общества. Г. Н. Поваров защищал научное значение тектологии А. А. Богданова, видел в ней предвосхищение идей кибернетики.

Г. Н. Поваров является автором терминов системотехника, системология (общая теория систем) и дедалогия (системная наука о научно-техническом прогрессе, от имени мифологического зодчего Дедала).

Под редакцией Г. Н. Поварова вышли переводы на русский язык классической книги Н. Винера «Кибернетика, или управление и связь в животном и машине» (1-е издание вышло в 1958 году, 2-ое — в 1968 г.). В 1977 году вышла в свет науковедческая монография Г. Н. Поварова «Ампер и кибернетика» (переведенная в дальнейшем на венгерский и чешский языки). В книге прослеживается постепенное развитие кибернетических идей, приведшее в XX веке к широкому обобщению. Обсуждается проблема применения кибернетики к наукам о человеке и обществе, рассматриваются изменения в научной методологии, вызванные интеграцией знаний, делаются гипотезы о дальнейшем направлении исследований.

Г. Н. Поваров был сторонником подхода к разделению понятий кибернетики и информатики, которую он также называл машинными вычислениями (или амер. computing). Кибернетика сосредотачивается на высших, самоорганизующихся системах, как моделях мышления и жизни. В то же время информатика занимается современными алгорифмическими устройствами (Г. Н. Поваров считал более правильным использование термина алгорифм вместо алгоритм). Образование двух направлений механизации умственной деятельности отражает разные уровни сложности. Алгорифмические модели разума полезны для частных задач, но по существу далеко не полны. Получившие развитие логические компьютерные программы являются по сути алгорифмическими системами. Это уровень информатики, но также можно говорить о протокибернетике, понимая под этим упрощенное, частичное моделирование мышления. Овладение кибернетическими механизмами самоорганизации означало бы новую научно-техническую революцию с большими социальными последствиями. В свою очередь, информатике предшествует как более простая ступень традиционная автоматика, непрерывная и дискретная. Прибавив к этим трем теориям управления общую теорию систем (системологию) и другие родственные дисциплины, получим семейство системно-кибернетических наук.

Г. Н. Поваров принимал участие в работе над книгой «Машинные вычисления в России» (Computing in Russia), вышедшей в Германии в 2001 году, в которой опубликовал результаты своих историко-научных исследований, включая новый материал о создателе первых машин для информационного поиска, русском графе Семене Николаевиче Корсакове. В 1832 году упомянутым дворянином была издана книга, в которой он описал своё изобретение — машину для сравнения идей, по сути являющуюся первой системой информационного поиска на перфокартах и перфолентах. Таким образом, Корсакову принадлежит честь первым применить перфорированные карты в информатике, раньше англичанина Бэббеджа и американца Голлерита.

Избранные труды Г. Н. Поварова

Математические работы

• Поваров Г. Н. Метод синтеза вычислительных управляющих контактных схем. / Автоматика и телемеханика, 1957, № 2
• Поваров Г. Н. Математико-логическое исследование синтеза контактных схем с одним входом и k-выходами. / Сб. Логические исследования, ИАН СССР, 1959
• Povarov G.N. A Mathematical Theory for The Synthesis of Contact Networks with One Input and k Outputs / Ann. Comput. Lab., Harvard University Press, 1959, vol. 30
• Поваров Г. Н. О групповой инвариантности булевых функций. / Сб. Применение логики в науке и технике, ИАН СССР, 1960
• Поваров Г. Н. Краткий очерк теории кумулятивных сетей. / Сб. Проблемы передачи информации, вып. 6, ИАН СССР, 1960
• Поваров Г. Н. Событийный и сужденческий аспекты логики в связи с логическими задачами техники. / Сб. Применение логики в науке и технике, ИАН СССР, 1960
• Поваров Г. Н. О булевых сравнениях. / ИАН СССР, Техническая кибернетика, 1973, № 5
• Поваров Г. Н. Представление булевых функций в различных базисах и синтез логических сетей. / Сб. Управление в распределенных интегральных сетях. «Наука», 1991

Философско-методологические работы

• Поваров Г. Н. Логика на службе автоматизации и технического прогресса. / Вопросы философии, 1959, № 10
• Поваров Г. Н. Норберт Винер и его «Кибернетика». / В кн.: Н. Винер, Кибернетика, «Сов. радио», 1968
• Поваров Г. Н. Об уровнях сложности систем. / Сб. Методологические проблемы кибернетики (материалы к Всесоюзной конференции), т.2, М., 1970
• Поваров Г. Н. To Daidálu pteró (К познанию научно-технического прогресса). / Ежегодник «Системные исследования, 1971», «Наука», 1972
• Поваров Г. Н. Предисловие к кн.: А. Д. Холл, Опыт методологии для системотехники. / В кн.: А. Д. Холл, Опыт методологии для системотехники, «Сов. радио», 1975
• Поваров Г. Н. Ампер и кибернетика. / Изд-во «Сов. радио», 1977
• Поваров Г. Н. Границы искусственного интеллекта установит опыт. / В кн.: Кибернетика. Перспективы развития. «Наука», 1981
• Поваров Г. Н. Системный подход и научно-технический прогресс. / В кн.: Философские вопросы технического знания. «Наука», 1984
• Поваров Г. Н. Новые формирующиеся науки. / Вопросы философии, 1986, № 11

Работы по истории вычислительной техники

• Петров А. Е., Поваров Г. Н. Русские логические машины // Кибернетика и логика. — М., Мысль, 1978.
• Поваров Г. Н. Счетный цилиндр А. Н. Щукарева // Памятники науки и техники. Сб. — М., Наука, 1984.
• Поваров Г. Н. Великий конструктор вычислительных машин // Вопросы истории естествознания и техники, 1984. № 4.
• Povarov G. N. Semen Nikolayevich Korsakov: Machines for the Comparison of Philosophical Ideas. / Trogemann Y., Nitussov A. Y., Ernst W., Eds. Computing in Russia. Wiesbaden: Vieweg, 2001.
• Поваров Г. Н. Истоки российской кибернетики. — М.: МИФИ, 2005. (посмертное издание)

Ссылки

• Алексеев П. В. Философы России XIX—XX столетий. — М.: Академический проект, 1999, стр. 628
• [web.archive.org/web/20111128141629/cyber.mephi.ru/emportal/users/MEP8HXNJ7_TRW/MEPFIC9W6/korsakov_book.pdf Список избранных работ Г. Н. Поварова] в Кн.: Корсаков С. Н. Начертание нового способа исследования при помощи машин, сравнивающих идеи / Пер. с франц. под ред. А. С. Михайлова. — М.: МИФИ, 2009. — 44 c.
• [books.google.ru/books?id=FFDvJTO9leIC&pg=PA47&source=gbs_toc_r&cad=0_0 Povarov G.N. Semen Nikolayevich Korsakov. Machines for the Comparison of Philosophical Ideas]
• [library.mephi.ru/data/scientific-sessions/2002/2/15.html Поваров Г. Н. Кибернетика и время]
• [www.pcweek.ru/themes/detail.php?ID=70975 Немецкая книга о русских самосчетах]

Отрывок, характеризующий Поваров, Геллий Николаевич

Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.