Поплавщина
Поделись знанием:
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.
Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
| Деревня
Поплавщина
|
Поплавщина — деревня в Могилёвском районе Могилёвской области Белоруссии. Входит в состав Заводскослободского сельсовета.
Содержание
История
Во времена Речи Посполитой — шляхетская католическая околица. Возможно когда-то являлась собственностью шляхтичей Поплавских, так как семьи с такой фамилией жили там по крайней мере до 1746 г. Среди коренных жителей того времени — Кублицкие, Залеские, Гринкевичи.
В инвентаре 1692 года в Поплавщине впервые упоминается фамилия Оношко, а точнее — Ян сын Флориана Оношко и его жена из рода Остроухов. Ян Флорианов Оношко — прямой потомок Федора Оношко — зажиточного боярина ВКЛ польского происхождения, выходца с Волыни украинской. Мать Федора Оношко, княжна Анна дочь Юрия Четвертинского и её муж Оношко (его отец Петр Оношко в конце XV века служил городничим города Минска и владел значительным имуществом) были изгнаны польским королём Казимежем IV (годы правления 1447—1492) с Волыни за корыстное дерзкое убийство брата Анны — князя Вацлава Четвертинского. Федор Оношко вместе со своим братом Яцыной не только поставляли людей и коней в войско ВКЛ, но сами принимали участие в битвах. За храбрость король польский Сигизмунд II Август в 1547 году пожаловал роду Оношко собственный герб Яцына и много недвижимого имущества в разных частях тогдашней Литвы. 20 января 1791 г. жители Поплавщины из рода Оношко решением Могилевского дворянского собрания были приняты в русское дворянство. Это решение утверждено Российской Герольдией в 1811 г. От 1842 до 1865 годов российские власти пытались заставить шляхту Поплавщины принять православие, но тщетно. Околица осталась католической.
Известные уроженцы
Наиболее известные её уроженцы — именно священники:
- Ян Гринкевич — профессор русского языка и общественного права в Полоцком Коллегиуме в 1797—1799, иезуит.
- Ян сын Амброзия Оношко-Яцына (1765-01.10.1848) — ксендз, профессор Варшавского Университета, преподаватель моральной теологии, доктор богословия; каноник луцкий, могилёвский, прелат архикафедры Могилевской; ректор Главной Семинарии в Варшаве до 1836 г.; почетный член Правительственной Комиссии Религиозных Знаний и Общественного Образования, член Большого Капитула, кавалер орденов св. Анны и св. Станислава. После смерти все своё денежное и недвижимое имущество завещал жителям Поплавщины из рода Оношко (все они без исключения были его родственниками). В результате к началу ХХ века почти каждый житель околицы если не сам носил фамилию Оношко, то имел мать или бабушку с такой фамилией. Этому поступку каплана посвящена статья кс. Болеслава Парафяновича «Образы Белой Руси. 1911 год. Поплавщина.», помещенная в польской прессе. На кладбище Поплавщины сохранился гранитный памятник ксендзу Яну Оношко, поставленный родственниками в 1875 году.
- Габриель сын Винцента Оношко (06.05.1822-16.11.1899) — ксендз, двоюродный племянник ксендза Яна Оношко. С 1848 по 1856 проповедовал в приходе Ульском на Полоччине. С 1857 года — член католического Тераспольского капитула в Саратове на Поволжье, магистр теологии, асессор Тераспольской консистории, каноник. Кроме того, Габриель преподавал в открытой при епархии духовной семинарии, так как ни своих католических священников, ни кадров для их подготовки на Поволжье не было. Ксендз Габриель пробовал жертвовать в пользу родственников из Поплавщины деньги, но из-за бюрократических препятствий его замысел не удался. Габриель Оношко похоронен на католическом (польском) кладбище в Могилеве.
- Вацлав сын Якуба Оношко (14.03.1899-18.02.1966, Робертин (Польша)) - ксендз, деятель движения за возрождение Беларуси. Во время войны Советской России с Польшей (1918—1920), рискуя жизнью, перебрался через границу, чтобы иметь возможность учиться на священника. Никаких документов с собой не брал, кроме вырезанного из аттестата о гимназическом образовании оттиска печати, который он спрятал под стельку ботинка. За этот поступок его семья жестоко поплатилась: младший брат Александр потерял рассудок в застенках КГБ, отец был расстрелян. Сестры письменно отреклись от брата. Вообще же в Поплавщине по «политическим» статьям в период с 1929 по 1938 расстреляны и сосланы в лагеря около двух десятков человек, многие семьи выселены в азиатскую часть России. В 1913 году в деревне был построен католический костел, превращенный при Советской власти в склад. Сейчас разрушен. В этом костеле в начале второй мировой войны ксендз Вацлав Оношко проводил крестины.
- Уроженец Поплавщины Адам сын Антона и Адели Оношко, кадровый военный, офицер Красной Армии, репрессирован в 1938 г., но через полтора года освобожден из-под ареста за недостаточностью улик. В 1943 г. за личное мужество награждён орденом Александра Невского. В 1944 г. погиб.
Напишите отзыв о статье "Поплавщина"
Литература
- Акты, издаваемые Виленскою археографическою комиссиею. Том ХIII. Акты Главного Литовского Трибунала. Вильно 1886.
- Газета «Rozwój», Лодзь, 14.10.1911.
- «Gazeta Warszawska», ноябрь 1827, 1834. (польск.)
- Материалы Государственного исторического архива РБ: фонд 2545, 1781, 2066.
- Пушкiн I.А. Узброены супрацiў ва Ўсходняй Беларусi (20—30-я годы ХХ ст.): дакументы i матэрыялы. — Смаленск: Росич, 2008.
- HERBARZ POLSKI Kaspra Niesieckiego S.J. tom IV, Lipsk 1839. (польск.)
- Bogdan JAŃSKI «DZIENNIK 1830—1839» Rzym 2001. (польск.)
- Алесь Сiмакоў У iмкненнi служыць Алясцы. Незвычайны лёс «настаўнiка iндзейцаў» Мiкалая Грынкевiча. // Журнал «Дзеяслоў» № 5(48), сентябрь-октябрь 2010. (белор.)
Карты
Поплавщина на картах:
- [belaruscity.net/mogilev/images/map_mogilev_region.jpg Поплавщина на карте Могилёвского района]
- [maps.vlasenko.net/?lon=30.066&lat=53.684&addmap1=smtm200&addmap2=smtm1000 Поплавщина на топокартах]
Ссылки
- [foto-planeta.com/photo/143846.html Поплавщина фото]
- [lists.memo.ru/d2/f105.htm title=Списки жертв]
- [freemogilev.info/newsmog/789-2011-07-28-17-33-18.html Прыкрая праўда пра «Польскія могілкі»]
- [lists.memo.ru/d25/f152.htm Списки жертв]
- [pl.wikipedia.org/wiki/Ko%C5%9Bci%C3%B3%C5%82_%C5%9Bw._Ducha_w_Warszawie Kościół św. Ducha w Warszawie]
- [www25.us.archive.org/stream/rok1863nakresach00mali/rok1863nakresach00mali_djvu.txt Rok 1863 na kresach mohilewskich ]
- [bc.wimbp.lodz.pl/dlibra/doccontent?id=5499&dirids=1 Rozwój. 1911-10-14 No 235 ]
- [wolgadeutsche.net/lexikon/_Priesterseminar.htm ТИРАСПОЛЬСКАЯ РИМСКО-КАТОЛИЧЕСКАЯ ДУХОВНАЯ СЕМИНАРИЯ]
- [be-x-old.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D1%81%D1%8C%D1%86%D1%91%D0%BB_%D0%9D%D0%B0%D0%B9%D1%81%D1%8C%D0%B2%D1%8F%D1%86%D0%B5%D0%B9%D1%88%D0%B0%D0%B9_%D0%A2%D1%80%D0%BE%D0%B9%D1%86%D1%8B_%28%D0%A3%D0%BB%D0%B0%29 Касьцёл Найсьвяцейшай Тройцы (Ула)]
- [be-x-old.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%B0%D1%86%D0%BB%D0%B0%D1%9E_%D0%90%D0%BD%D0%BE%D1%88%D0%BA%D0%B0 Вацлаў Аношка]
- [catholic.by/2/rss2/44.html?start=150 Рыма-каталіцкі Касцёл у Беларусі]
- [pros.at.tut.by/main/BMRK1843.htm Быховский приход 1843 г.]
- [www.estreicher.uj.edu.pl/bazy_bibliograficzne/index.php/86/426/ Jan Onoszko]
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Поплавщина
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.
Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
