Порядные

Порядные, или порядные записи, также порядные грамоты, — обязательственные документы XVI и XVII вв., излагавшие условия (др.-рус. ряд), на которых свободные люди рядились в крестьяне; арендные договоры, древнейший из которых датируется 1556 годом.

Один из основных источников для изучения процесса крестьянского прикрепления в Русском государстве XVI и XVII вв.; образцы были напечатаны в «Актах юридических» и в «Архиве исторических и практических сведений», изд. Н. В. Калачовым.

Краткая история

Первые порядные относятся к XVI веку, хотя, по словам профессора В. И. Сергеевича, «порядок, в них обозначенный, сложился гораздо ранее».

Самый простой вид порядных представляли те случаи, когда крестьянин садился на разработанный уже участок с готовыми постройками. Содержание таких порядных исчерпывалось определением размера снимаемого участка и принимаемых крестьянином обязанностей за пользование им (работа на землевладельца и уплата ему денежного и хлебного оброка). Такова древнейшая дошедшая до нас порядная грамота 1556 г..

Гораздо сложнее содержание порядных тех крестьян, которые снимали новые земли или давно запущенные старые. В этих случаях нужно было расчистить пахотную землю от лесных зарослей, огородить её, исправить постройки или возвести их вновь, для чего почти всегда съёмщики получали льготы и подмогу деньгами, скотом и хлебом. Последняя возвращалась крестьянами в случае их ухода без выполнения принятых на себя обязанностей. Для предупреждения отказов от снятой земли позже стали вносить в порядную грамоту неустойки, нередко вдвое превышавшие подмогу.

С прикреплением крестьян к земле в порядные вошло запрещение перехода. Порядные исчезли после Уложения Алексея Михайловича, которое ввело новый способ поступления в крестьянство — записку в крестьяне в поместном приказе.

Подробная история

Каждый владелец стремился поселить на своей земле как можно большее количество крестьян и привязать их к земле как можно прочнее. Со всяким новым поселенцем владелец заключал особое письменное условие или «порядную».

Условия ряда

Если крестьянин приглашался на готовый участок, только что покинутый предшественником, с готовыми надворными строениями и инвентарем, с разработанной пашней, то условия ряда были наименее льготны.

Но иногда надворные строения были ветхи, пашня запущена; иногда поселенец садился на совершенно новый участок, так что и двор ставить, и пашню расчищать приходилось вновь. В таких случаях изменялись и условия порядной: крестьянин освобождался на несколько (2—10) лет от платежа государственных податей и владельческого оброка, получал «ссуду» или «подмогу» от нанимателя. Исполнение обязательств крестьянина обеспечивалось обыкновенно денежной неустойкой («др.-рус. зарядом»).

Порядившись в «крестьянство», поселенец сохранял за собой право уйти от своего хозяина; но уходу должен был предшествовать «отказ», который тогда только считался правильным, когда происходил в определённый законом срок, по окончании осенних работ (неделя до и после осеннего Юрьева дня, 26 ноября), и когда, при том, поселенцем были выполнены все его обязательства. В противном случае, оставление участка считалось незаконным, а оставивший его крестьянин — беглым.

Получая участок земли, поселенец обыкновенно обязывался пахать на хозяина пашню, пропорционально размерам полученного участка (обыкновенно — на пять десятин шестую). В «порядные» часто вносились и обязательства делать всевозможное «изделье» на владельца: возить дрова, молоть муку, чинить постройки и т. д.

XVII век

Со второй четверти XVII в. крестьянская «порядная» или «ссудная запись» осложняется чертой, присущей холопству, — запрещением для должника возвращать долг по служилой кабале; крестьянин, рядясь с хозяином, сам лишал себя права уплатить долг и выйти когда-нибудь из крестьянства.

Вместе с этим и другие холопские черты проникают в практику крестьянских договоров. Крестьянин сам давал хозяину обязательство «всякую страду страдать и оброк платить, чем он изоброчит», сам соглашался жить, «где государь ни прикажет, в вотчине или в поместье, где он изволить поселить»; один крестьянин даже согласился на то, что «вольно ему, государю моему, меня продать и заложить».

Изучение порядных

В XIX веке наиболее подробно порядные записи были изучены Ив. Д. Беляевым («Крестьяне на Руси») и В. О. Ключевским (в «Русской мысли» 1885 г., статьи «Происхождение крепостного права в России», также университетские курсы). Публиковались также замечания В. И. Сергеевича в «Русских юридических древностях» (т. I, СПб., 1890) основываются исключительно на печатном материале.

См. также

• Поместный приказ

Ссылки

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
• Запись порядная // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Крестьяне // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Порядные

– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.