Путешествие на край ночи

Путешествие на край ночи
Voyage au bout de la nuit
Луи Фердинанд Селин. 1932 год
Жанр:	роман
Автор:	Луи Фердинанд Селин
Язык оригинала:	французский
Дата первой публикации:	1932

«Путешествие на край ночи» (фр. Voyage au bout de la nuit) — дебютный роман французского писателя Л.- Ф. Селина, изданный в Париже в 1932 году издательством Деноэль. Самое известное и значительное произведение этого представителя потерянного поколения, принесшее ему впоследствии всемирную славу.

Сюжет

В своей основе книга автобиографична, как и прочие сочинения Селина. Основные вехи жизненного пути главного героя романа, Бардамю, соответствуют мытарствам его автора. Участие в Первой мировой войне, ранение и комиссование, работа по контракту в африканских колониях, поездка в Соединенные Штаты, врачебная практика в убогом парижском предместье.

Бóльшая часть романа посвящена описанию человеческого скотства, материального убожества и нравственной грязи, в которой барахтаются персонажи, включая главного героя, от лица которого ведется повествование. При этом роман не связан с традицией французского натурализма, автор не озабочен бичеванием нравов и не верит в социальный детерминизм в духе Золя.

Роман поразил публику своей принципиальной безысходностью и тотальным разочарованием в человеке: рассказчик даже не мечтает хоть как-то попробовать выбраться из трясины, которая затягивает его все глубже на дно, все дальше в ночь жизни и потемки человеческой души. В конечном счете, он теряет остатки самоуважения, ему становится достаточно гарантированного куска хлеба и возможности совокупляться. Он больше не стыдится своего падения. Но хотя бы способен испытывать стыд при встрече с людьми, сохранившими остатки нравственности.

По мнению автора, жизнь такова, какова она есть, и другой быть не может. А поскольку человеческая жизнь в низших и отвратительнейших своих проявлениях всегда была такой, как Селин её описывает, благожелательные критики и читатели с восторгом усматривают в романе срывание покровов с действительности и даже некую «апокалиптичность». Селин и в самом деле отрицает и высмеивает любые человеческие ценности, и считает, что человеку было бы лучше оставаться простым животным и не замахиваться на большее. По меткому замечанию одного из первых ценителей Селина в России Л. Д. Троцкого, тот глумится даже над материнской любовью:

При встрече с раненым сыном она «плакала, как сука, которой вернули её детеныша. Она была ниже суки, потому что верила в те слова, которые ей говорили, чтобы отнять у неё сына».

— [web.mit.edu/fjk/www/Trotsky/sochineniia/1933/19330510.html Троцкий Л. Д. Селин и Пуанкаре]

Современный исследователь творчества Селина Анри Годар предполагает, что главным героем и его своеобразным двойником Леоном Робинзоном движет неосознанное стремление к смерти. Смерть Робинзона в финале романа приводит Бардамю на самый край ночи, туда, куда за ним уже не могут последовать другие. Туда, где он окончательно остается один.

Стилистические особенности

Путешествие на край ночи произвело переворот во французской литературе. Впервые за триста лет разговорный язык был допущен в художественное произведение на равных с языком литературным. При этом Селин не просто ввел в текст просторечные обороты и арготизмы, но произвел среди них тщательный отбор, создав искусную стилизацию грубой разговорной речи, отвечавшую его художественному замыслу. Это потребовало изменений синтаксиса, так как строение французской разговорной фразы значительно отличается от того, что принято на письме. Результатом стал особенный «рваный» синтаксис Селина — экспрессивный и имитирующий сумбурную разговорную речь, что, безусловно, добавило его произведениям жизненности. При этом, для того, чтобы оттенить просторечие, автор умело чередует высокий и низкий стили, перемежая площадную ругань персонажей отвлеченными рассуждениями с использованием простого прошедшего времени, употребляемого только в литературе.

Оценки

Оценки художественных достоинств романа до сих пор остаются противоречивыми и зависят от общих идеологических установок критиков. Их диапазон колеблется от восторженного поклонения (Генри Миллер, Чарлз Буковски), до полного неприятия.

Публикация романа в 1932 произвела скандал и фурор, как по причине новаторской формы, так и из-за неприкрытого цинизма, антипатриотизма и глумления над общественными приличиями. При этом литературные достоинства «Путешествия» были очевидны, и книге прочили Гонкуровскую премию. Однако, она была забаллотирована двумя голосами, чем автор, вечно нуждавшийся в деньгах, был очень раздосадован. Пришлось довольствоваться менее престижной альтернативной премией Ренодо.

Роман Селина в России

Путешествие на край ночи было сразу же замечено в Советском Союзе. Троцкий, находившийся в тот момент в изгнании на Принцевых островах, 10 мая 1933 написал статью «Селин и Пуанкаре», где дал роману оценку, в целом, совпадающую с мнением современных исследователей:

Луи-Фердинанд Селин вошел в большую литературу, как другие входят в свой дом. Зрелый человек, с огромным запасом наблюдений врача и художника, с суверенным безразличием к академизму, с исключительным чувством интонаций жизни и языка, Селин написал книгу, которая останется независимо от того, напишет ли он другие и будут ли они на высоте первой. «Путешествие вглубь ночи» — роман пессимизма, книга, продиктованная скорее ужасом перед жизнью и усталостью от неё, чем возмущением. Активное возмущение связано с надеждой. В книге Селина надежды нет.

— [web.mit.edu/fjk/www/Trotsky/sochineniia/1933/19330510.html Троцкий Л. Д. Селин и Пуанкаре]

Троцкий обратился к Луи Арагону и его жене Эльзе Триоле с предложением перевести роман на русский. Уже через полгода после парижской публикации журнал «Интернациональная литература» (1933, № 4) напечатал отрывок из романа под названием «В колониях». А в январе 1934 сокращенный (на 45 %) перевод Триоле был издан в СССР. Затем книга была дважды переиздана, и в итоге общий тираж составил более 60 тысяч экземпляров. В том же году в серии «Библиотека „Огонька“» был опубликован перевод С. М. Ромова.

Роман Селина упоминался даже в статьях газеты «Правда» (якобы книга понравилась лично тогдашнему советскому лидеру Сталину). «Путешествие» обсуждалось на 1-м съезде Союза писателей, где М. Горький сделал проницательное замечание, сказав, что на примере этой книги видно, что «буржуазное общество полностью утратило способность интеллектуального восприятия искусства», а главный герой романа — Бардамю — «не имеет никаких данных, чтобы примкнуть к революционному пролетариату, зато совершенно созрел для принятия фашизма» (Цитируется по Литературной энциклопедии, т. 6. М. 1971. с. 734.)

Последующие произведения Селина подтвердили мнение Троцкого о том, что «Селин не революционер и не хочет им быть», а, следовательно, рабоче-крестьянская власть не сможет использовать его для борьбы с западной демократией. Французский автор глумится не столько над обществом и его несправедливым устройством, сколько над самой человеческой природой, которая одинакова и у бедных, и у богатых. Для него вполне очевидно, что если дать рабочему достаточно денег, то он превратится в такого же скота, как и угнетающий его капиталист.

В 1936 писатель приехал в Ленинград, рассчитывая получить хоть какие-то деньги за публикацию своего романа. Но, разумеется, обманулся в своих ожиданиях. Зато выпустил потом два эссе: Mea culpa и Безделицы для погрома, где поделился с французским читателем ужасающими по своей выразительности впечатлениями о поездке в «совдепию», этот «филиал ада».

В дальнейшем имя Селина (который и на родине имеет прочную репутацию антисемита и пособника нацистов) было под негласным запретом до середины 1980-х годов.

Трудности перевода

Адекватный перевод на русский затруднен не столько обилием ненормативной лексики (около 30 % текста), сколько чередованием стилей, и представляет те же сложности, что и перевод сочинений таких изящных стилистов, и одновременно любителей сквернословия, как Франсуа Рабле и Пьетро Аретино.

Перевод Эльзы Триоле, хотя и был переиздан в 1994, представляет лишь историческую ценность. Перевод Ю. Б. Корнеева, по мнению исследователей, также далек от совершенства, но является лучшим на данный момент профессиональным переводом.

Издания на русском

• Селин Л. Ф. Путешествие на край ночи / пер. с фр. Э. Триоле. М.—Л.: ГИХЛ, 1934. 296 с.
• Селин Л. Ф. Путешествие на край ночи / пер. с фр. Э. Триоле. М.: АО «ТИПК-7», 1994
• Селин Л. Ф. Путешествие на край ночи / пер. с фр. Ю. Б. Корнеева. Предисл. А. Годара. М.: Прогресс, 1994
• Селин Л. Ф. Путешествие на край ночи / пер. А. Юнко и Ю. Гладилина. Кишинев: Axul-Z, 1995
• Селин Л. Ф. Путешествие на край ночи / пер. с фр. и коммент. Н. В. Луцюка. Харьков: Фолио, 2009

Ссылки

• [ec-dejavu.net/c-2/Celine.html Кондратович В. Юродивый во Французской литературе (Луи-Фердинанд Селин)] // Селин в России. Материалы и исследования. СПб: Общество Друзей Селина, 2000, с. 100—110
• [cyberleninka.ru/article/n/roman-l-f-selina-voyage-au-bout-de-la-nuit-v-russkih-perevodah Разумова Н. Е. Роман Л.-Ф. Селина Voyage au bout de la nuit в русских переводах] // Текст. Книга. Книгоиздание. 2012, № 1.
• [www.mitin.com/people/klimova/selin.shtml Селин Л. Ф. Безделицы для погрома (отрывок)]
• [web.mit.edu/fjk/www/Trotsky/sochineniia/1933/19330510.html Троцкий Л. Д. Селин и Пуанкаре (Louis-Ferdinand Celine: «Voyage au bout de la nuit». Paris. Denoel et Steele)]

Отрывок, характеризующий Путешествие на край ночи

Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.