Разжалование Хай Жуя

«Разжалование Хай Жуя» (кит. 《海瑞罷官》, пиньинь «Hǎi Ruì bà guān») — историческая пьеса китайского учёного-историка, специалиста по династии Мин, и деятеля компартии У Ханя (кит. 吴晗, пиньинь Wu Han; 1909 — 1969).

Основана на его же одноимённой статье, поставлена 11 февраля 1961 года труппой Пекинской оперы. Посвящена истории минского чиновника Хай Жуя, разжалованного за свою честность и бескомпромиссность.

Мао Цзэдун и Яо Вэньюань усмотрели в этом намёк на судьбу маршала Пэн Дэхуая, отправленного в отставку после критики им в 1959 году политики Большого Скачка. Мао Цзэдун заявил: «Император Цзяцзин разжаловал Хай Жуя, а мы в 1959 г. разжаловали Пэн Дэхуая. Пэн Дэхуай — это тот же Хай Жуй». В ноябре 1965 в шанхайской газете «Вэньхуэй бао» была опубликована статья Яо Вэньюаня «О новой редакции исторической драмы „Разжалование Хай Жуя“» (评新编历史剧《海瑞罢官》), которая стала одним из первых событий «культурной революции». Пьеса была названа в статье «антисоциалистической ядовитой травой». Мэр Пекина Пэн Чжэнь, покровительствующий У Ханю, который был его заместителем, возглавил «Группу пяти» и пытался свести критику к научной дискуссии, однако его попытка не увенчалась успехом: сама группа вскоре была разгромлена, а У Хань умер в тюрьме.

Между тем этот исторический образ был приведён в качестве примера для подражания самим Председателем. По мнению Мао (апрель 1959), «Китаю требовалось больше Хай Жуев» (P.Short, Mao: a Life, p. 495, цит. Miscellany of Mao Tse-tung Thought I, 1974, p. 176)

Литература

• Зенгер, Харро фон. Стратагема № 26: Грозить софоре (акации), указывая на тут (шелковицу) // Зенгер, Харро фон. Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. Том 2. — М: Эксмо, 2004. — ISBN 5-699-05572-X

Отрывок, характеризующий Разжалование Хай Жуя

– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]