Речковская волость
Страна | |
---|---|
Статус | |
Входит в |
Рогачёвский уезд |
Административный центр |
село Речки |
Дата образования |
1772 |
Официальный язык |
Речко́вская во́лость — административно-территориальная единица в составе Рогачёвского (1772—1900), а позднее — Гомельского уезда (Могилёвской, с 1919 года — Гомельской губернии). Административный центр — село Речки.
Речковская волость была образована в 1772 году, после Первого раздела Речи Посполитой. До этого территория волости входила в состав Рогачёвского староства Речицого повета Минского воеводства Великого Княжества Литовского.[1] После раздела в составе Рогачёвской провинции Могилёвской губернии был образован Рогачёвский уезд, территория которого была поделена на 18 волостей. В 1900 году Речковская волость была передана в состав Гомельского уезда. По состоянию на 1909 год волость включала следующие населённые пункты:[2]
- Бартоломеевка, село
- Быковец, деревня , фольварк и хутор
- Воробьевка, деревня и околица
- Гаристы, околица
- Горки, хутор.
- Камелин-Юрковичи, фольварк
- Малков, деревня , околица, фольварк и хутор
- Михайловка, хутор
- Нестеровка, деревня и фольварк
- Новая Ивановка, деревня
- Новые Громыки, деревня и околица
- Однополье, фольварк
- Речки, село и фольварк
- Романов Лес, фольварк
- Рудня Гулеева, деревня
- Рудня Шлягина, деревня
- Рысловль, околица
- Совок, хутор
- Старые Громыки, деревня и околица
- Сымоновка, деревня , околица и хутор
- Утонька, околица
- Ухов, деревня , фольварк и околица
- Хизовская Гута, околица
- Хизы, деревня и околица
- Шерстин, местечко и фольварк
- Юрковичи, деревня
Напишите отзыв о статье "Речковская волость"
Примечания
Отрывок, характеризующий Речковская волость
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.