Речицкий повет
| ||
| Страна | ||
|---|---|---|
| Входит в | ||
| Административный центр | ||
| Дата образования | ||
| Руководитель повета | ||
| Площадь |
30 тыс. км² | |
|
| ||
Ре́чицкий пове́т (польск. Powiat rzeczycki) — административная единица в составе Минского воеводства Великого княжества Литовского (c 1559 года в составе Речи Посполитой). Центр повета — Речица, в 1772—1793 годах — Бобруйск.
Содержание
История
Повет был создан в 1566 году в ходе административной реформы в Великом княжестве Литовском. В 1667 году в состав повета было включено Лоевско-Любечское староство, поскольку бо́льшая часть Стародубского повета, в который оно входило, отошла к Российскому государству.
В начале правления короля Станислава Августа Понятовского суды и сеймики Речицкого повета временно проводились в Рогачёвском старостве[1].
В 1772 году, в ходе первого раздела Речи Посполитой часть территории повета отошла к Российской империи, а центр повета был перенесён в Бобруйск. В 1793 году, после присоединения оставшейся территории к Российской империи в ходе второго раздела Речи Посполитой, повет был ликвидирован.
Административное деление
В состав повета входили территории ряда староств: Бобруйское, Гомельское, Пропойское, Рогачёвское, Речицкое и Чечерское, а также частные владения, наиболее значимыми из которых были были Горваль (владение Сангушек), Добосна (владение Ходкевичей) и Стрешин (владение Виленского епископства).
В 1717 г. Речицкий повет имел 850 дымов волостных, земских, наследственных, шляхетских, духовных и старостных. В повете были староства и «королевщины» (польск. królewszczyzna)[2] во власти короля: Гомельское; Речицкое; Рогачевское и Ректа; Бобруйское и Барычи; Лубоницкое и Столпыще, Крулевская-Слобода, Костройск, Луки; Чечерское и Наумковичи, Быче-Кобыличи, Бых, Даниловичи, Сапрыки, Мышкевичи, Грыбы, Кошелево, Мирогощ, Головачи, Езёры, Стжалки; Пропойское и Гордуны, Росочищи, Хлусов, Колесниково, Баличи, Ухлово, Нарвиловка, Новосёлки, Туровичи, Кульчица, Столпов, Липянка, Баген, Куликовская, Ковали, Сеножатки, Микуличи, Теребово[3].
На территории повета находилось ряд городов и местечек: Речица, Гомель, Бобруйск, Рогачёв, Пропойск, Чечерск и Хальч, Корма.
Согласно люстрации 1765 года в состав повета входило Гордуновское староство с центром в местечке Антоновичи.
Население
В середине XVII века в повете насчитывалось 4 342 крестьянских хозяйства, а население составляло 34 736 человек[4].
См.также
Напишите отзыв о статье "Речицкий повет"
Литература
- «Беларуская дзяржава Вялікае княства Літоўскае», Ермаловіч М., изд. «Беллітфонд», Мінск, 2003 г. ISBN 985-6576-08-3 (белор.)
- Насевіч В. Рэчыцкі павет // Вялікае Княства Літоўскае. Энцыклапедыя у 3 т. — Мн.: БелЭн, 2005. — Т. 2: Кадэцкі корпус — Яцкевіч. — С. 534. — 788 с. — ISBN 985-11-0378-0. (белор.)
- Powiat rzeczycki // Słownik geograficzny Królestwa Polskiego i innych krajów słowiańskich. — T. V: Kutowa Wola — Malczyce. — Warszawa, 1884. — S. 340. (польск.)
- Rohaczew // Słownik geograficzny Królestwa Polskiego i innych krajów słowiańskich. — T. IX. — Warszawa, 1880—1914. — S. 688. (польск.)
- Powiat rzeczycki // Słownik geograficzny Królestwa Polskiego i innych krajów słowiańskich. — T. X: Rukszenice — Sochaczew. — Warszawa, 1889. — S. 134. (польск.)
- Lietuvos Valstybes Istorijos Archyvas — f.11 a.1 b.1159 N.katalog. 3612 J.katalog.3876 (лит.) (польск.)
- Энцыклапедыя гісторыі Беларусі / Рэдкал.: Г. П. Пашкоў (галоўны рэд.) i iнш.; Маст. Э. Э. Жакевiч. — Мн.: БелЭн, 1999. — Т. 5:М-Пуд. — С. 181. — 592 с. — 10 000 экз. — ISBN 985-11-0141-9. (белор.)
Примечания
- ↑ Rohaczew // Słownik geograficzny Królestwa Polskiego i innych krajów słowiańskich. — T. IX. — Warszawa, 1880—1914. — S. 688. (польск.)
- ↑ pl:Królewszczyzna (польск.)
- ↑ Powiat rzeczycki // Słownik geograficzny Królestwa Polskiego i innych krajów słowiańskich. — T. X: Rukszenice — Sochaczew. — Warszawa, 1889. — S. 134. (польск.)
- ↑ Сагановіч Г. [jivebelarus.net/history/gistografia/unknown-war-1654-1667.html?page=14#lnk13 Невядомая вайна 1654 1667]. (белор.)
Ссылки
- Насевіч В. [vn.belinter.net/vkl/29.html Тэрыторыя, адміністрацыйны падзел] // Вялікае Княства Літоўскае. Энцыклапедыя у 3 т. — Мн.: БелЭн, 2005. — Т. 1: Абаленскі — Кадэнцыя. — С. 34—39. — 684 с. — ISBN 985-11-0314-4. (белор.)
| Поветы Минского воеводства |
| Минский повет (1566-1793) | Мозырский повет (1569-1793)¹ | Речицкий повет (1566-1793) |
| ¹ С 1566 по 1569 был поветом Киевского воеводства |
Отрывок, характеризующий Речицкий повет
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
