Сампедро, Рамон

Рамон Сампедро Камеан
Ramón Sampedro Cameán
Род деятельности:	моряк, поэт; инвалид, боровшийся за право на эвтаназию
Дата рождения:	5 января 1943(1943-01-05)
Место рождения:	Пуэрто-дель-Сон, Испания
Гражданство:	Испания Испания
Дата смерти:	12 января 1998(1998-01-12) (55 лет)
Место смерти:	Бойро, Испания

Рамо́н Сампе́дро Камеа́н (галис. Ramón Sampedro Cameán, Порто-до-Сон, 5 января 1943 — Бойро, 12 января 1998, Галисия, Испания) — галисийский моряк и автор двух книг, был парализован в результате несчастного случая и тридцать лет добивался права на добровольный уход из жизни. Первый гражданин Испании, который отстаивал это право в суде.

Биография

Инвалидность

Рамон Сампедро родился в рыбачьем городке на севере Испании и в 19 лет поступил в торговый флот судовым механиком, желая увидеть весь мир, потому что, как он шутил, «это лучший способ путешествовать бесплатно». Но 23 августа 1968 года в возрасте 25 лет неудачно прыгнул со скалы в море и сломал позвоночник. В результате этой травмы был полностью парализован ниже шеи, — по его собственным словам, превратился в говорящую голову на мертвом теле. Врачи поставили окончательный диагноз: тетраплегия (паралич четырёх конечностей), из-за которой он никогда не сможет двигаться. По их прогнозам, ему оставалось не более трёх-четырёх лет жизни. Однако Рамон прожил ещё почти 30 лет, прикованный к постели в доме на ферме неподалеку от побережья и окружённый заботами семьи: родителей, невестки, брата, племянников, — и друзей.

Полная неподвижность не ослабила его ума и не лишила воли и сил. Он много читал и писал сам, держа ручку в зубах, много шутил, говорил по телефону и даже работал на компьютере с помощью рта, активно общался с людьми. Но он не считал такую жизнь полноценной; дух свободы, жажда странствий и приключений не могли оставаться заключёнными в обездвиженном теле. Взрослому, когда-то сильному мужчине невыносимо было всю жизнь оставаться в беспомощном положении. «Мир стоит того, чтобы жить, — утверждал он в телеинтервью, — и быть свободным — это чудесно, драма состоит в том, чтобы жить без свободы». «Мечта превратилась в кошмар», — написал он в своей книге. И этот кошмар мог длиться ещё много лет, так как Рамон почти не болел и в семье у них были долгожители: его отцу в 1998 году было 92 года. Однако из-за неподвижности он не мог совершить самоубийство. Для этого ему требовалась посторонняя помощь, но эвтаназия в Испании незаконна и содействие самоубийству наказывается заключением на срок от 6 до 10 лет. Поэтому Рамон начал борьбу за право на смерть.

Борьба за право на эвтаназию

Когда Рамон принял решение покончить с жизнью, точно неизвестно. Но решение это было твёрдым и обдуманным. По словам его лучшего друга, члена ассоциации «Право на достойную смерть» Пепе Вила, Рамон был «превосходным психологом» и всем умел сказать то, что те хотели слышать, а, задобрив собеседника, каждому задавал главный вопрос: «Ты мне поможешь?»

С начала 90-х годов Рамон Сампедро вёл судебные бои с государством. «Абсурдно делать человека рабом врачебной этики, священнической морали или отвратительной и ужасной защиты всемогущего папаши Государства». Поддержку ему оказывала барселонская ассоциация «Право на достойную смерть», которая очень быстро набрала сторонников в Галисии и привлекла к Рамону внимание множества людей. Он сам не был активистом движения за эвтаназию, а лишь отстаивал своё право на выбор, право распоряжаться собственной жизнью.

В апреле 1993 года он обратился в гражданский суд в Барселоне с просьбой не преследовать по суду тех лиц, которые окажут ему содействие в самоубийстве, но получил отказ. 18 июля 1994 года Конституционный суд Испании не принял его апелляции на том основании, что он должен был в первую очередь обратиться в суд территориальной юрисдикции. 17 мая 1995 года Европейская комиссия по правам человека отказалась принять его жалобу, так как заявитель не исчерпал все внутригосударственные средства защиты своего права.

12 июля 1995 года Сампедро обратился с иском в суд первой инстанции в Нойе, прося разрешить его лечащему врачу выписать ему лекарства, которые могли бы позволить ему умереть достойно, но при этом не преследовать врача по закону, запрещающему содействие самоубийству. 9 октября 1995 года суд отказал ему, ссылаясь на то, что статья 143 уголовного кодекса не позволяет суду разрешить третьей стороне способствовать самоубийству или смерти лица.

Рамон подал апелляцию. Решением от 19 ноября 1996 года суд провинции Корунья (вышестоящей инстанции) поддержал решение суда первой инстанции. 16 декабря 1996 года было зарегистрировано заявление Сампедро в Конституционный суд о нарушении его конституционных прав на человеческое достоинство, жизнь, физическую и психическую неприкосновенность, а также справедливый суд. 10 марта 1997 года ему был назначен срок в 20 дней для представления своих окончательных жалоб, после чего ему оставалось только ждать. Но дата разбирательства так и не назначалась, и Рамон не дождался решения суда.

Но на этом история судебной защиты его прав не заканчивается. Уже после смерти Рамона, 7 апреля 1998 года, его невестка Мануэла Санлес, которая ухаживала за ним всю жизнь, уведомила Конституционный суд о том, что, как наследница заявителя, она намерена продолжать начатое им разбирательство. 11 ноября 1998 года суд прекратил дело и отказал заявительнице в праве представлять дело покойного деверя.

Затем Мануэла Санлес обратилась в Европейский суд по правам человека в Страсбурге на том основании, что просьба её деверя о предоставлении ему медицинской помощи, чтобы покончить с мучениями, полностью подпадает под 8 статью (право на уважение частной жизни) конвенции о правах человека, тогда как вмешательство государства в форме содержащегося в уголовном кодексе запрета на содействие самоубийству неправомерно. Также она утверждала, что были нарушены статьи о праве на жизнь, свободу и безопасность, о свободе совести, запрете на пытки и праве на честное судебное разбирательство.

Однако решением от 26 октября 2000 года суд отклонил её жалобу, сославшись на то, что он не выносит абстрактных решений касательно ошибочного толкования или неправильного применения статей конституции, но защищает личность от фактического нарушения её прав, а также на то, что жалоба может исходить только от самого потерпевшего (Подробности по вышеперечисленным разбирательствам и развёрнутый текст решения см. на поисковом портале Европейского суда HUDOC).

Такое же решение вынес и Комитет по правам человека ООН 30 марта 2004 года (дата обращения 28 марта 2001 года).

Смерть

Примерно за три месяца до смерти друзья перевезли его с фермы в городскую квартиру в Бойро, так как его родные всегда были категорически против его самоубийства. В выбранный день в комнате была установлена камера, снимавшая всё происходящее. В присутствии близкой подруги Рамона Манейро он зачитал своё завещание:

Господа судьи, политики и церковные деятели,

После того, как вы только что увидели, как ухаживают за атрофированным и деформированным телом — моим телом, — я спрашиваю вас: что для вас значит достоинство?
Что бы ни ответила ваша совесть, для меня это не достоинство. Это не значит жить достойно!
Я, как и некоторые судьи и большинство людей, которые любят жизнь и свободу, думаю, что жить — это право, а не обязанность. Однако я принуждён был терпеть это мучительное положение 29 лет, 4 месяца и несколько дней.
Я отказываюсь делать это сколько-нибудь дольше! […]
Я обратился к правосудию с той целью, чтобы мои действия ни для кого не имели уголовных последствий. Ожидание длится уже пять лет. А поскольку такая нерасторопность кажется мне насмешкой, я решил положить всему этому конец в той форме, которую считаю наиболее достойной, гуманной и разумной.
Как видите, передо мной стакан воды, содержащей дозу цианистого калия. Выпив её, я откажусь — добровольно — от самого законного и личного достояния, которым владею, от моего тела. А также освобожусь от унизительного рабства — паралича. […]
Вы можете наказать того ближнего, кто любил меня и был последователен в этой любви, то есть возлюбил меня, как себя самого. Конечно, для этого ему пришлось преодолеть психологический страх перед вашим возмездием — это его единственное преступление. […]
Если же, несмотря на мои доводы, вы решите примерно покарать его, я вам советую — и прошу вас — поступить по справедливости: отрубите моему соучастнику руки и ноги, потому что только это мне нужно было от него. Разум был мой. А потому это мой поступок и моё намерение. […]
Господа судьи, политики и церковные деятели,

Моё сознание оказалось заперто не в моём изуродованном, атрофированном и бесчувственном теле, а в уродстве, атрофии и бесчувственности вашей совести.

Затем с помощью соломинки он выпил воду с ядом. Этот цианид по крупице собирали несколько его друзей, и всю подготовку он спланировал так, чтобы каждое отдельное действие его помощников не могло повлечь за собой обвинение в убийстве. Что это были за друзья, не знала даже Манейро. Именно он придумал этот план, а Манейро, по её собственным словам, лишь была «его руками».

«Пути назад уже не было, — пишет она в своей книге „Дорогой Рамон“. — Мы смотрели друг на друга, и я продолжала шепотом говорить с ним… Я радовалась, думая, что сейчас он закроет глаза и уснёт. До свиданья, Рамон. Но начались судороги… Я думала, что всё произойдет очень быстро, но агония затягивалась…» Женщина признала, что Рамон не ожидал такого действия. Судя по его стонам, это не был тот мирный уход, на который они надеялись. Никто не знал точной дозировки яда. Когда глаза Рамона закрылись, она выбежала из комнаты и заткнула уши, чтобы не слышать стонов. Упрекая себя за слабость, она хотела вернуться и обнять его, но не стала нарушать план, который он обдумывал годами.

На следующий день Манейро забрали в полицию, и она два дня провела в камере, но за отсутствием доказательств дело было закрыто. Хотя родные Рамона Сампедро считают её убийцей, они никого не хотят преследовать по закону.

Эта смерть всколыхнула всю Испанию и привлекла внимание в других странах. На похоронах, которые состоялись в его родном городе, присутствовало множество людей.

Однако по решению семьи не было исполнено его последнее желание о том, чтобы его тело было кремировано, а прах развеян над морем со скалы на пляже Ас Фурнас, где он совершил свой роковой прыжок.

Книги

Рамона Сампедро:

• Cartas desde el infierno (Письма из ада), [www.editorial.planeta.es/ Planeta], Мадрид, 1996. ISBN 84-08-05632-8.

Первая книга Сампедро выдержала несколько переизданий, в 2005 году было продано более 100 тысяч экземпляров. В книгу вошли письма Рамона Сампедро разным людям, её выход положил начало широкой общественной дискуссии об эвтаназии.

• Cando Eu Caia (Когда я уйду), [www.xerais.es/ Edicións Xerais de Galicia], Виго, 1998. ISBN 84-8302-260-5.

Посмертный сборник стихов на галисийском языке, затем переведён на испанский (кастильский). С предисловием известного испанского писателя Мануэля Риваса, друга Рамона.

О Рамоне Сампедро:

• Florencio Martínez Aguinagalde, Confieso mi cobardia: alegato intimo en favor de Ramón Sampedro (Флоренсио Мартинес Агинагальде, Признаюсь в своей трусости: речь в защиту Рамона Сампедро), [www.eleaeditorial.com/ Elea], Бильбао, 2005. ISBN 84-933988-5-3.

Книга известного журналиста и университетского профессора, автора книг о журналистике. Агинагальде рассказывает о своей переписке и телефонных разговорах с Сампедро и оценивает две позиции: непоколебимое решение Сампедро прекратить своё существование мыслящего трупа и малодушный страх автора перед угрозой привлечения к суду, который заставил его отказать другу в последней помощи.

• Ramona Maneiro, Querido Ramón: Un Testimonio de Amor (Рамона Манейро, Дорогой Рамон: свидетельство любви). [www.temasdehoy.es/ Temas de Hoy], Мадрид. ISBN 978-84-8460-442-6.

«Надеюсь, что Рамон, где бы он ни находился, будет направлять этот рассказ. Он мой и его: это наш ребенок, которого у нас не могло быть». Рамона Манейро рассказывает историю её любви к Рамону и о том, как она пришла к решению помочь ему уйти из жизни, что она пережила после его смерти и почему семь лет спустя решила рассказать обо всём.

«Море внутри»

В 2001 году был снят первый художественный фильм о Рамоне Сампедро «Осужденный на жизнь» ([www.imdb.com/title/tt0293046/ Condenado a vivir]), не вызвавший большого интереса.

В 2004 году режиссёр Алехандро Аменабар снял фильм «Море внутри», повествующий о двух последних годах жизни Рамона, которого сыграл Хавьер Бардем. Фильм имел большой успех как у публики, так и у критики и собрал более пятидесяти призов и наград, в том числе Оскар за лучший фильм на иностранном языке и 14 национальных премий Гойя. Источником для сценария послужила книга «Письма из ада», а название взято из одноимённого стихотворения, которое также звучит в фильме.

Mar adentro Mar adentro, mar adentro, y en la ingravidez del fondo, donde se cumplen los sueños, se juntan dos voluntades para cumplir un deseo. Un beso enciende la vida con un relámpago y un trueno, y en una metamorfosis mi cuerpo no es ya mi cuerpo; es como penetrar al centro del universo. El abrazo más pueril, y el más puro de los besos, hasta vernos reducidos en un único deseo. Tu mirada y mi mirada como un eco repitiendo, sin palabras: más adentro, más adentro, hasta el más allá del todo por la sangre y por los huesos. Pero me despierto siempre y siempre quiero estar muerto para seguir con mi boca enredada en tus cabellos.

В открытое море Дальше в море, дальше в море, И в невесомости глубины, Где мечты становятся явью, Соединяются две воли, Исполняя одно желание. Поцелуй воспламеняет жизнь В молниях и громе, И, преобразуясь, Моё тело уже не моё; Это словно проникнуть к центру вселенной. Невиннейшее объятие, Чистейший из поцелуев, До тех пор пока мы не станем Одним, единым желанием. Твой взгляд и мой взгляд, Как эхо, повторяющее без слов: Дальше, вглубь, В самую глубину, За пределы крови и плоти. Но я всегда просыпаюсь И всегда жажду быть мертвым, Чтобы мои губы вечно Прижимались к твоим волосам.

Общественный резонанс

Опросы 1995 года показали, что большинство испанцев высказываются за то, чтобы исключить содействие самоубийству из числа уголовно наказуемых деяний. Однако сильны позиции католической церкви, высказывающейся категорически против любого вида эвтаназии.

За два месяца после смерти Рамона Сампедро около 3 тысяч человек написали письма с признанием, что именно они помогли ему умереть. Левые партии представили в испанский парламент законопроект о легализации эвтаназии, который был отклонен.

4 марта 1998 года по испанскому телевидению была показана видеозапись с последними минутами жизни Рамона Сампедро. Компания Antena 3, первой показавшая пленку, оправдывала своё решение тем, что пленка была передана им бесплатно и добровольно, а, кроме того, в эфир вышли лишь несколько минут, также не был показан сам момент смерти.

С выходом фильма «Море внутри» общественная дискуссия развернулась с новой силой. В 2005 году, после того, как истёк срок давности за её деяние, Рамона Манейро публично признала, что дала своему другу стакан с ядом. Она выступила по телевидению, рассказав о последних часах жизни Сампедро, чтобы снова поднять вопрос об эвтаназии, как того хотел Рамон, и «раз и навсегда покончить со спекуляциями». «Я сделала это из любви, но здравый смысл заставил меня смириться с этим», — сказала она. «Я не мать Тереза… Мне было с ним очень хорошо, но я знала, что он должен был уйти, потому что он этого хотел».

В ответ на это Мануэла Санлес 10 января 2005 года заявила, что это было убийство и что его семья была намерена добиваться той «эвтаназии, которой он хотел, а не той, которую дала ему Рамона». По словам Мануэлы, он знал многих женщин, но все говорили ему: «Рамон, тебе незачем умирать». «Он был очень умный человек и боролся за то, чтобы умереть достойно, но нашёл одну чёрную руку». Манейро сказала на это, что «каждый должен решать сам за себя».

В ознаменование десятилетия со дня смерти Рамона Сампедро в газетах, как местных, так и национальных, вышли о нём статьи. Множество его друзей, сторонников, членов ассоциации «Право на достойную смерть» при участии местных властей Порто-до-Сон провели памятные мероприятия. Прошли чтения его стихов и писем, выставка, посвящённая его жизни и теме добровольного ухода. Желавшие почтить его память бросили в море цветы в том месте, где произошёл несчастный случай.

Источники

• [web.archive.org/web/20000816230142/www.time.com/time/magazine/1998/int/980126/file.live_and_let_die.sh11.html Live and Let Die], Time от 26 января 1998 г.
• [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=9402E0D61430F93AA35750C0A96E958260 Suicide Tape on TV Inflames the Issue in Spain], The New York Times от 9 марта 1998 г.
• [www.elpais.com/articulo/sociedad/Maneiro/insiste/dio/cianuro/Sampedro/amor/mientras/familia/llama/asesina/elpepusoc/20050111elpepusoc_3/Tes Maneiro insiste en que dio el cianuro a Sampedro por amor mientras su familia la llama «asesina»], El País от 11 января 2005 г.
• [www.elpais.com/articulo/sociedad/plan/anos/elpepisoc/20070121elpepisoc_5/Tes/ Un plan de años], El País от 21 января 2007 г.
• [www.elpais.com/articulo/Galicia/Ramon/Sampedro/sigue/casa/elpepiautgal/20080113elpgal_8/Tes/ Ramón Sampedro sigue en casa], El País от 13 января 2008. К десятилетию со дня смерти.
• [www.laopinioncoruna.es/estaticos/domingo/20080518/domingo.html Ni caliente ni demasiado frío], интернет-издание La Opinión A Coruña от 18 мая 2008 г.
• [www.cuentayrazon.org/revista/pdf/135/Num135_009.pdf Los errores sutiles del caso Ramón Sampedro]

Ссылки

• Текст завещания Рамона Сампедро [personal2.redestb.es/admd/ramtest.html на испанском языке] и [personal2.redestb.es/admd/ramwill.html в переводе на английский]
• [www.eutanasia.ws/ Asociación Federal Derecho a Morir Dignamente] — сайт ассоциации «Право на достойную смерть»; [www.eutanasia.ws/dmdmuertesvoluntarias.html страница], посвященная Рамону Сампедро
• [www.lavozdegalicia.es/barbanza/2008/01/11/0003_6469436.htm Sampedro revive na súa vila]
• [www.elmundo.es/elmundolibro/2004/10/01/protagonistas/1096629491.html Hablar de amor pero estar muerto]
• [www.elmundo.es/suplementos/cronica/2005/500/1116108003.html Yo te espero en el cielo] — фрагменты последних писем Сампедро
• [www.elotrolado.net/hilo_cuando-yo-caiga_375686 Стихотворение «Cuando yo caiga» и перечень других стихов]
• [personal2.redestb.es/admd/n980305.html El vídeo de una muerte voluntaria]

Отрывок, характеризующий Сампедро, Рамон

– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.