Сараев, Александр Андреевич

Александр Андреевич Сараев
Дата рождения	1902(1902)
Дата смерти	1970(1970)
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	НКВД, пехота
Годы службы	1924—1954
Звание
Командовал	10-я стрелковая дивизия внутренних войск НКВД 181-я стрелковая дивизия 99-я стрелковая дивизия
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Александр Андреевич Сараев (1902—1970) — советский военачальник, участник Великой Отечественной войны. Командир 10-й стрелковой дивизии внутренних войск НКВД СССР, отличившейся при обороне Сталинграда. Генерал-майор.

Биография

Александр Андреевич Сараев родился в 1902 году. Русский. В Красной Армии с 1924 года. Член ВКП(б). В 1938 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе.

Командовал бригадой войск НКВД по охране железнодорожных сооружений.

В феврале 1942 года назначен командиром 10-й стрелковой дивизии внутренних войск НКВД. До августа 1942 года дивизия решала задачи по охране тыла Юго-западного фронта, Сталинградского фронта. Так в июне 1942 года 273-й стрелковый полк из состава дивизии в районе станицы Новоаннинская уничтожил десант противника, переодетый в форму бойцов Красной Армии.

Директивой Ставки ВГК № 170562 от 9 августа 1942 г. полковник Сараев назначен начальником гарнизона г. Сталинграда.

В ходе Сталинградской битвы дивизия вела тяжёлые уличные бои с превосходящими силами немецких войск, обороняясь в районе завода «Красный Октябрь» и прикрывая подходы к жизненно важным переправам через Волгу. За 40 дней боёв нанесла противнику большой урон, но и сама понесла тяжёлые потери и в начале октября была выведена из боёв.

По завершению оборонительной фазы Сталинградской битвы дивизия была награждена орденом Ленина и удостоена почётного наименования Сталинградская. 7 декабря 1942 года А. А. Сараеву было присвоено воинское звание «генерал-майор».

5 февраля 1943 года 10-я стрелковая дивизия внутренних войск НКВД была переформирована в 181-ю стрелковую дивизию и передана в Красную Армию. Под командованием генерал-майора Сараева А. А. 181-я стрелковая дивизия в составе 13-й армии 1-го Украинского фронта участвовала Днепровско-Карпатской наступательной операции и освобождении городов Коростень и Чернигов.

В 1944 году назначен командиром 99-й стрелковой дивизии, которая в составе 60-й армии участвовала в Проскуровско-Черновицкой, Львовско-Сандомирской наступательных операциях и освобождении городов Львов и Тернополь.

С февраля по июнь 1945 года находился в распоряжении Главного управления кадров НКО СССР, затем до сентября 1946 года заместитель командира 231-й стрелковой дивизии, до июля 1947 года — 39-й стрелковой дивизии. Затем переведён на Дальний Восток на должность заместителя, затем начальника Управления боевой и физической подготовки. С июля 1950 года по ноябрь 1954 года заместитель командира 73-го стрелкового корпуса. В ноябре 1954 года уволен в запас.

Литература

• [archive.is/20120720064632/victory.mil.ru/lib/books/memo/chuykov/index.html Чуйков В. И. Сражение века. — М.: Советская Россия, 1975]

Отрывок, характеризующий Сараев, Александр Андреевич

А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.