Саут-Ферри (Нью-Йоркское метро)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
«Саут-Ферри»
«South Ferry loops»
Нью-Йоркский метрополитен
Станция 4 апреля 2013 года
Расположение платформ:

40°42′04″ с. ш. 74°00′50″ з. д. / 40.701° с. ш. 74.014° з. д. / 40.701; -74.014 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.701&mlon=-74.014&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 40°42′04″ с. ш. 74°00′50″ з. д. / 40.701° с. ш. 74.014° з. д. / 40.701; -74.014 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.701&mlon=-74.014&zoom=14 (O)] (Я)

Дата открытия:

1) 10 июля 1905 года
    (внешняя кольцевая платформа)
1 июля 1918 года
    (внутренняя кольцевая платформа)
2) 4 апреля 2013 года
    (внешняя кольцевая платформа,
    временно)

Дата закрытия:

16 марта 2009 года
    (внешняя кольцевая платформа)
13 февраля 1977 года
    (внутренняя кольцевая платформа)

Район:

Манхэттен

Округ:

Финансовый квартал

Тип:

подземная

Количество платформ:

первоначально 2, сейчас внутренняя
    платформа отгорожена стеной

Тип платформ:

боковые

Форма платформ:

односторонние кольца

Выход к улицам:

Паромной станции Статен-Айленд Ферри

Саут-Ферри (Нью-Йоркское метро)Саут-Ферри (Нью-Йоркское метро)

Саут-Ферри (англ. South Ferry loops) — станция Нью-Йоркского метро, расположенная на IRT Lexington Avenue Line и на IRT Broadway — Seventh Avenue Line. Она представлена двумя боковыми платформами, в виде полукругов (внутренняя платформа сейчас отгорожена стеной), и двумя путями в виде двух односторонних колец. С 13 февраля 1977 года закрыта внутренняя платформа, а с 16 марта 2009 года станция была закрыта полностью. Станция была построена компанией Interborough Rapid Transit Company (IRT) и стала самой южной в Манхэттене. Между двумя платформами не было бесплатного перехода, причём каждая платформа обслуживала свою линию (внешняя — IRT Broadway — Seventh Avenue Line, а внутренняя — IRT Lexington Avenue Line), поэтому формально станция считалась не одной, а двумя. Название South Ferry loops стало использоваться после её закрытия, чтобы отличить её от новой станции Саут-Ферри, построенной взамен неё.

Поскольку новая станция пострадала из-за урагана Сэнди 29 октября 2012 года и была закрыта на ремонт, который может продлиться несколько лет, — с 4 апреля 2013 года внешнее кольцо старой станции временно возвращено в строй, причём построен переход с этой станции на тот пересадочный узел, в который входит новая станция.[1]





Внешняя платформа

10 июля 1905 года при продлении первой очереди Interborough Rapid Transit Company была открыта внешняя кольцевая платформа станции South Ferry loops. Тогда же были построены и внутренние пути, но они использовались лишь для отстоя составов. Так продолжалось до 1 июля 1918 года, когда была открыта внутренняя платформа для поездов линии Лексингтон-авеню. Услуги линии Бродвея и Седьмой авеню закончились 16 марта 2009 года, одновременно с открытием новой станции Саут-Ферри. Новая станция, находящаяся под старой, имела преимущество перед ней: с неё стал возможен бесплатный переход на станцию Уайтхолл-стрит — Саут-Ферри (линия Бродвея, Би-эм-ти), к поездам N и R. (При повторном открытии старой станции в 2013 году переход на линию Бродвея был организован и с неё.) Внешняя платформа могла вместить лишь первые 5 вагонов 10-вагонного состава, поэтому из следующих 5 вагонов люди не могли войти или выйти. Из-за слишком большой кривизны путей образовывался разрыв между платформой и вагоном; для его ликвидации использовались специальные выдвижные мостики, такие же как на станциях 14-я улица — Юнион-сквер и Таймс-сквер. Кроме того, резкая кривизна путей сильно замедляла скорость поездов и создавала сильный скрежет и шум на станции. Новая платформа была построена для всех 10 вагонов и в гораздо менее сильной кривой. MTA утверждает, что новая платформа экономит 6 минут времени пассажиров. В настоящее время через станцию могут проходить 24 поезда в час, вместо 16-17 поездов на старой платформе.

Единственный выход со старой станции был в здании паромного терминала Статен-Айленд Ферри и не был доступен для инвалидов, в отличие от новой станции, которая полностью для них доступна.

Внутренняя платформа

Внутренняя платформа станции South Ferry loops была открыта для пассажиров линии IRT Lexington Avenue Line 1 июля 1918 года, когда остановка этой линии была перенесена с внешнего кольца. Эта платформа расположена в кривой меньшего радиуса, чем внешняя, и на ней открывались только центральные двери вагонов в специальных арочных проёмах в стене, построенной между платформой и путями.

В конце 1950-х годов на линиях Ай-ар-ти стали использовать вагоны типа R, в которых не могли открываться только центральные двери. И тогда поезда маршрутов 5, который останавливался на станции по вечерам и выходным дням, и 6, который останавливался здесь только поздней ночью, стали снова прибывать к внешней платформе. Но челнок Bowling Green — South Ferry, который работал по будням и поздней ночью, продолжал использовать внутреннее кольцо и западную платформу станции Bowling Green до 13 февраля 1977 года, когда платформа была закрыта и поезда линии Lexington Avenue перестали останавливаться на станции. Специально для челнока были модифицированы вагоны R12. Эти вагоны имели два режима открытия дверей: только крайние двери или только центральные двери и использовались с начала 1960-х до 1977 года.

Внутренние пути в настоящее время используются для оборота поездов 5, для которых станция Bowling Green становится конечной по выходным и по вечерам.

Галерея

Соседние станции

Предыдущая станция Линия
название станции
Следующая станция
Боулинг-Грин
(нет сообщения)
Линия Лексингтон-авеню, Ай-ар-ти
Саут-Ферри
нет
Ректор-стрит
(1)
Линия Бродвея и Седьмой авеню, Ай-ар-ти
Саут-Ферри
нет

Напишите отзыв о статье "Саут-Ферри (Нью-Йоркское метро)"

Примечания

  1. [www.mta.info/news-1-service-south-ferry-resumes/2013/04/04/1-service-south-ferry-resumes 1 Service to South Ferry Resumes]

Ссылки

  • [www.nycsubway.org/perl/stations?6:2678 IRT West Side Line|South Ferry] (англ.)
  • Abandoned Stations — [www.columbia.edu/~brennan/abandoned/bowling.html Bowling Green & South Ferry platforms] (англ.)

Отрывок, характеризующий Саут-Ферри (Нью-Йоркское метро)

Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.