Соболев, Геннадий Леонтьевич

Геннадий Леонтьевич Соболев
Дата рождения:	6 июля 1935(1935-07-06) (88 лет)
Место рождения:	Ленинград
Научная сфера:	история
Место работы:	СПбГУ
Учёная степень:	доктор исторических наук
Альма-матер:	ЛГУ

Геннадий Леонтьевич Соболев (род. 6 июля 1935, Ленинград) — российский историк, заслуженный деятель науки Российской Федерации, почётный профессор Санкт-Петербургского государственного университета.

Образование

Окончил исторический факультет Ленинградского государственного университета в 1959, Кандидат исторических наук (1966, тема диссертации: «Ученые Ленинграда в годы Великой Отечественной войны»). Доктор исторических наук (1974).

Биография

Ученик С. Н. Валка. После окончания исторического факультета ЛГУ работал в Ленинградском отделении Института истории АН СССР (ныне СПбИИ РАН). В ЛОИИ Г. Л. Соболев прошёл все ступени профессиональной «академической лестницы»: от младшего научного (1961) до старшего научного сотрудника (1969). Параллельно с работой в ЛОИИ преподавал в сначала в ЛГПИ им. А. И. Герцена (ныне РГПУ), а затем с 1974 по 1981 годы — на кафедре истории ЛГИК им. Н. К. Крупской (ныне Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств), где читал курс «История советского общества» и спецкурс «Культура блокадного Ленинграда». В 1980 году утверждён в звании профессора. С 1986 года работает в Санкт-Петербургском государственном университете.

Научные интересы: история русской революции, блокада Ленинграда, методология истории.

Профессор Г. Л. Соболев — автор свыше 300 научных работ, в том числе свыше полутора десятков монографий и учебных пособий. Одно из последних его исследований монография Русская революция и «немецкое золото» посвящена вопросу финансирования Германией партии большевиков и других политических партий России в годы Первой мировой войны. Возникнув ещё в 1917 году, этот вопрос и поныне вызывает крайне противоречивые суждения и споры. Основываясь на широком круге источников и исследованиях зарубежных и отечественных историков, Г. Л. Соболев стремится отделить факты от домыслов и выявить истинную роль «немецкого золота» в судьбах Русской революции. Рассматривая самые различные точки зрения на эту проблему, он предоставляет делать окончательные выводы самому читателю.

Г. Л. Соболев — создатель научной школы историков русских революций и Гражданской войны. Сегодня его ученики трудятся во многих университетах и научных центрах России.

Основные труды

• Ученые Ленинграда в годы Великой Отечественной войны, 1941—1945. — М.; Л.: Наука, 1966. — 172 с
• Революционное сознание рабочих и солдат Петрограда в 1917 г. Период двоевластия. — Л.: Наука, 1973. — 330 с.
• Октябрьская революция в американской историографии, 1917-1970-е годы / под ред. В. А. Шишкина. — Л. : Наука, 1979. — 248 с.
• Петроградский гарнизон в борьбе за победу Октября / под ред. И. И. Минца. — Л.: Наука, 1985. — 311 с.
• Александр Керенский: любовь и ненависть революции: дневники, ст., очерки и воспоминания современников. — Чебоксары : Изд-во Чуваш. ун-та, 1993.
• Пролетарский авангард в 1917 году: революц. борьба и революц. сознание рабочих Петрограда / С.-Петерб. гос. ун-т. — СПб. : Изд-во СПбГУ, 1993. — 262 с.
• [militera.lib.ru/research/sobolev_gl/index.html Русская революция и «немецкое золото»]. — СПб.: Нева; М.: ОЛМА-пресс, 2002. — 479 с.
• Тайный союзник. Русская революция и Германия. СПб.: СПбГУ, 2009. — 475 с. [scepsis.ru/library/id_2631.html Рецензия] И. Смирнова.

Автор глав и разделов в коллективных трудах

• Очерки по истории Ленинграда. Т. 5: Период Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941—1945 / отв. ред. В. М. Ковальчук. — Л.: Наука, 1967. .
• Оборона Ленинграда, 1941—1944: воспоминания и дневники участников / отв. ред. А. М. Самсонов. — Л.: Наука, 1968.
• Непокоренный Ленинград: крат. очерк истории города в период Великой Отечественной войны / отв. ред. В. М. Ковальчук. — Л. : Наука, 1970; Изд. 2-е, перераб. и доп. — Л.: Наука, 1974; Изд. 3-е, перераб. и доп. — Л.: Наука, 1985.
• Революционный Петроград. Год 1917. — М.: Наука, 1977.
• Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде : сб. ст. / отв. ред. И. И. Минц. — М. : Наука, 1980.
• Великая Октябрьская социалистическая революция: энциклопедия. — 3-е изд., доп. — М. : Сов. энцикл., 1987.
• Питерские рабочие и Великий Октябрь / Ин-т истории СССР, Ленингр. отд-ние; отв. ред. О. Н. Знаменский. — Л.: Наука, 1987.
• Ленинград в борьбе месяц за месяцем, 1941—1944 / Ассоц. историков блокады и битвы за * Ленинград в годы второй мировой войны, Гос. мемор. музей обороны и блокады Ленинграда; отв. ред. А. Р. Дзенискевич. — СПб.: Изд-во фирмы Ланс, 1994.
• Книга Памяти Ленинградского — Санкт-Петербургского университета, 1941—1945. — СПб., 1995.

Литература

• Профессора Санкт-Петербургского государственного университета: биобиблиографический словарь. — СПб., 2004. — С. 581—582.

Ссылки

• [history.spbu.ru/index.php?chpu=rus/10/34/42/46/51/109/160 Страница] на сайте исторического факультета СПбГУ
• [modernhistory.ru/sobolev.htm Страница] на сайте журнала «Новейшая история России»

Отрывок, характеризующий Соболев, Геннадий Леонтьевич

Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.