Социальная психология как наука

«Социальная психология как наука» — монография Б. Д. Парыгина. Первая монография по социальной психологии, написанная и изданная в СССР. Ставшая теперь библиографической редкостью книга вышла первым изданием в 1965 году (208 стр., тир. 3400 экз.) в издательстве Ленинградского государственного университета. После авторских уточнений и дополнений переиздана Лениздатом в 1967 г. (264 стр., тир. 15000 экз.).

На сегодня известны переводы книги на чешский, болгарский, испанский и португальский языки и переиздания, сделанные в Чехословакии (Прага, 1968), Болгарии (София, 1968), Уругвае (Монтевидео, 1967) и в Бразилии (Рио-де-Жанейро, 1972).

В этой книге впервые в мировой научной литературе была представлена и всесторонне аргументирована разработанная автором теория социальной психологии как самодостаточной системы научного знания — её методологии, предмета и области практического применения, структуры, функций и статуса в контексте гуманитарных и естественнонаучных дисциплин. Основные положения и новации работы стали частью изданного в 1971 году фундаментального исследования «Основы социально-психологической теории».

Центром внимания этой науки и её наивысшей ценностью провозглашался человек как личность, со всем богатством его взаимосвязей с другими людьми, понимаемый вне декларируемых идеологических установок, шаблонов и политических догматов. Выход в свет этой книги явился своеобразным вызовом, брошенным тоталитарной идеологии, основанной на ортодоксальном и вульгарно-догматическом толковании марксизма. Вместе со второй, изданной в 1966 году, монографией — «Общественное настроение», книги Парыгина стали знаком своего времени в гуманитарной науке. В 1967 году на основе опубликованных книг Б. Д. Парыгин, на заседании ученого совета философского факультета ЛГУ, защитил первую в СССР докторскую диссертацию по проблемам социальной психологии. Оппонентами на защите выступили выдающиеся ученые, профессора: доктор психологических наук Б. Г. Ананьев, доктор исторических наук Б. Ф. Поршнев и доктор философских наук В. П. Тугаринов.

Выходу монографии предшествовала публикация ряда статей Б. Д. Парыгина, в которых было предложено авторское видение места и роли социальной психологии в системе гуманитарных и естественных наук, её предмета и специфики в отличие от социологии и общей психологии, особенностей и структурной характеристики её главных проявлений, что вызвало интерес к этим вопросам.

Аннотация книги

Аннотация к первому изданию (1965). В предлагаемой книге рассматриваются узловые вопросы социальной психологии: дается исторический очерк развития социально-психологических идей и знаний, приводится характеристика общественной психологии как явления духовной деятельности общества, её структуры, значения, функций и законов формирования; определяются предмет социальной психологии как науки, её соотношение с другими общественными науками, направления социально-психологических исследований. Монография предназначена для научных работников, преподавателей и студентов вузов, для пропагандистов и партийных работников.

Аннотация ко второму изданию (1967). Как влияет образ жизни современного человека на его психику? От чего зависит эффективность идеологического воздействия? Каковы пути и средства познания психического мира личности? Ответы на эти вопросы поможет найти данная книга, в которой характеризуется социальная психология как наука, её предмет, задачи, проблемы, методы и место в системе социальных знаний. В книге также раскрываются механизмы поведения и формирования личности, способы общения, межличностных взаимоотношений (подражание, мода, заражение, внушение, убеждение и т. д.), показано значение конкретных форм индивидуального и группового поведения людей в экономической жизни общества (психология производственного коллектива, психология потребления и обслуживания), в быту (психология досуга и развлечений), в политической и духовной жизни общества, особенно в практике формирования нового человека, идеологической и пропагандистской работе. Книга предназначена для научных работников, преподавателей и студентов вузов, для пропагандистов и партийных работников, а также для всех, кого интересуют новые направления исследований в философской, психологической и социологической литературе.

Оглавление первого издания

Введение

Глава 1. Из истории социальной психологии

• 1.1. Возникновение социальной психологии
• 1.2. Основные этапы развития, направления и черты буржуазной социальной психологии
• 1.3. Возникновение и развитие марксистской социальной психологии
• 1.4. Развитие социальной психологии в СССР

Глава 2. Методология социалистической психологии

• 1.2. Предмет социальной психологии
• 2.2. Место социальной психологии в ряду других наук
• 3.2. Система социальной психологии
• 4.2. Принципы и категории социальной психологии
• 5.2. Законы социальной психологии
• 6.2. Методы социальной психологии

Глава 3. Некоторые вопросы теории

• 1.3. Проблема личности в социальной психологии
• 2.3. Групповая деятельность
• 3.3. Проблема общения в социальной психологии
• 4.3. Психология социальных групп

Глава 4. Прикладная социальная психология

• 1.4. Из истории прикладной социальной психологии
• 2.4. Значение, задачи и система прикладной социальной психологии
• 3.4. Психология материального производства
• 4.4. Психология быта
• 5.4. Психология политической жизни
• 6.4. Психологическая сторона общественного сознания

Переиздания

• 1972. A psicologia social como ciência. — Rio de Janeiro: Zahar Ed., — 218 p., (на португальском яз.). [тираж не указан].
• 1968. Социалната психология като наука. — София: Дим. Благов, — 240 стр., (на болгарском яз.), (20,4 х 13,3 см, тир. 1600 экз.).
• 1968. Sociální psychologie jako věda. — Praha: SPN, — 192 S. (на чешском яз.), (21 х 15 см, тир. 6000 экз.).
• 1967. La psicologia social como ciencia. — Montevideo: Pueblos Unidos. — 249 p., (на испанском яз.), [тираж не указан].
• 1967. Социальная психология как наука (2-е издание). — Л.: Лениздат, — 264 стр., (20 х 13 см, тир. 15000 экз.).

Ссылки

• [lanius.kmp.plzen-city.cz/l.dll?cll~6120 Sociální psychologie jako věda], 1968.
• [gw.knihovna.hlinsko.cz/lanius/l.dll?cll~41196 Sociální psychologie jako věda], Katalogizační lístek.
• [www.libros-antiguos-alcana.com/ficha-la+psicologia+social+como+ciencia-pariguin+b+d-325654 La psicologia social como ciencia], 1967.

Отрывок, характеризующий Социальная психология как наука

Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.