Спайдер Иерусалим

Спайдер Иерусалим
Spider Jerusalem
История публикаций
Издатель	Vertigo
Дебют	Transmetropolitan №1
Авторы	Уоррен Эллис
Характеристики персонажа
Полное имя	Спайдер Джанго Гераклитус Иерусалим
Род занятий	репортёр
Особые силы
Опытный боец и писатель Закалённый войной журналист, знающий о многих способах сбора информации
Оборудование
Вооружён разными формами смертельного и не смертельного оружия

Спайдер Иерусалим (англ. Spider Jerusalem) — вымышленный персонаж и протагонист комикса Transmetropolitan, созданного Уорреном Эллисом и Дериком Робертсоном. Комикс был выпущен в теперь уже не существующем импринте Vertigo издательства DC Comics.

Спайдер Иерусалим — саркастичный, наркозависимый, сквернословящий, жестокий, но гениальный гонзо-журналист, испытывающий глубокую ненависть к коррупции и лжи. Почти всегда изображается носящим очки со встроенным фотоаппаратом с одной линзой красного цвета и другой — зелёного. Персонаж отчасти похож на основателя гонзо-журналистики, Хантера С. Томпсона

Философия персонажа

Спайдер является ярым сторонником правды и предоставляет её своим читателям в самом прямом и резком виде; он часто упоминает её с большой буквы, как «Истина», в своих статьях, для ударения. Особенно это было заметно, когда редактор Спайдера вспоминает, как Иерусалим написал статью, комментируя выборы Зверя — аналога Ричарда Никсона — в президенты; статья состояла из слова «fuck», повторяющегося восемь тысяч раз.

Основной особенностью сознания Спайдера является комбинация заботы о доставлении «Истины» и ненависти к аудитории своих читателей. Спайдер ненавидит и борется с представителями власти, угнетающими окружающих, но он также жесток и к невовлечённой публике, давшей этим людям столько власти. К примеру, он убеждает общество слушать Истину, но с презрением отзывается о тех, кто слепо верит всему, что он пишет. В добавление к этому, таланты Спайдера приносят ему славу и поклонение, которые ему вовсе не нужны и которые мешают ему «докапываться до Истины». В результате этого он часто переживает депрессию и затруднения в написании статьи. Его редактор, Митчел Ройс, считает, что Спайдеру необходимо, чтобы его ненавидели, чтобы он мог нормально работать, как писатель и журналист.

Несмотря на абсолютное презрение ко всем, кто окружает его, Спайдер вполне лоялен к тем, кого он считает друзьями и также быстр на расправу с теми, кто его предаёт. Большая часть его мотивации во второй половине серии основана на желании справедливого наказания для Президента за то, что он приказал убить Виту Северн, с которой Спайдер подружился.

Хотя Иерусалим противостоит Зверю, он не является лояльным ни к одной из политических партий или организаций, и его изначальная поддержка Смайлера была основана на симпатии к Вите Северн, занимающейся его компанией. Также он является общеизвестным атеистом, зло отзывающимся обо всех религиозных организациях, поскольку все они используют своих участников для власти. На этом фоне весьма ироничной выглядит ситуация, когда Спайдер в начале серии отправился на конвенцию религиозных организаций и начал переворачивать столы и крушить кабинки, одетый в импровизированную робу, что является отсылкой к событию из Библии, когда Иисус изгонял торговцев из храма.

Появления в других комиксах

• В одном из комиксов Эллиса, Planetary, в седьмом выпуске, описывается Джек Картер, отдалённо напоминающий Джона Константина. В комиксе он сфальсифицировал свою смерть, после чего изменил свою внешность, сбрив волосы на голове и надев длинное чёрное пальто. Когда он раскрывает свою грудь, на ней виднеются татуировки, идентичные тем, которые носит Спайдер Иерусалим, не хватает лишь татуировки паука на голове и фирменных очков. Став похожим на Иерусалима, персонаж заявляет: «Восьмидесятые давно позади. Пора двигаться дальше. Пора становиться кем-то другим.»
• В выпуске Top Ten он виднеется на фоне апартаментов, занимаемых Анархистами.
• Спайдер появляется в камео-роли в первом выпуске The Boys, главным художником которого и одним из создателей являлся Дэрик Робертсон. В комиксе он появляется среди толпы зевак.
• Имя Спайдер Иерусалим, равно, как и Джеймс Бонд, упоминается в числе стандартных фальшивых имён в романе Чарльза Стросса Акселерандо.

Факты

• Журнал Wizard поставил Спайдера Иерусалима на 38-е место в списке 200 величайших персонажей комиксов.
• Персонаж получил 45-е место в списке 100 лучших героев комиксов по версии IGN .
• В списке 50 величайших персонажей комиксов, составленных журналом Empire, Иерусалим занял 12-е место.

Отрывок, характеризующий Спайдер Иерусалим

Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?