Сражение за Баликпапан (1942)

Сражение за Баликпапан
Основной конфликт: Операция в Голландской Ост-Индии
] Боевые действия в Нидерландской Ост-Индии
Дата	23—24 января 1942
Место	Баликпапан, остров Калимантан
Итог	Победа Японии.
Противники
Японская империя Японская империя Нидерланды США
Командующие
Сидзуо Сакагути Ибо Такахаси Корнелис ван ден Хогенбанд Уильям Глассфорд
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Сражение за Баликпапан (23—24 января 1942) — операция японских войск по захвату важного центра нефтяной промышленности Баликпапан на острове Калимантан в Голландской Ост-Индии.

Предыстория

В декабре 1941 года части японской Южной группы армий высадились в принадлежавшей Великобритании северной части острова Калимантан, а 11—12 января 1942 года японский десант захватил остров Таракан, находящийся у северного входа в Макассарский пролив. 11—13 января с помощью воздушного и морского десантов японцами был захвачен порт Манадо на острове Сулавеси. Получив контроль над северным входом в Макассарский пролив, японцы смогли приступить к операции по захвату Баликпапана. Приказ на эту операцию адмирал Ибо Такахаси отдал 17 января.

Ход событий

Перед выходом в море японцы направили в Баликпапан эмиссаров, которые потребовали от нидерландского коменданта города не наносить вреда нефтепромыслам, угрожая в противном случае репрессиями жителям города и пленным. Абсолютно верно истолковав ультиматум как информацию о приближении врага, комендант тут же отдал приказ об уничтожении нефтепромыслов, а нидерландское командование отправило авиацию и флот в Макассарский пролив.

21 января с острова Таракан вышло 16 японских транспортов, эскортируемых тремя сторожевыми кораблями; первым эшелоном шли два транспорта, эскортируемые двумя эсминцами. В ночь на 23 января первый эшелон был замечен американской подводной лодкой «Стерджен», которая атаковала его, но безрезультатно. Этим же вечером японский конвой был атакован нидерландскими самолётами, которые потопили транспорт «Нама-мару».

Через полчаса после нидерландской воздушной атаки, в 20 часов 23 января отряд японских тральщиков подошёл к месту планируемой стоянки транспортов, а в 21:30 началась высадка войск. Высадку прикрывало соединение контр-адмирала Сёдзи Нисимура: 4-я бригада эсминцев (9 кораблей), тральщики и один морской охотник. Высадка войск происходила на фоне пылающего города, однако клубы чёрного дыма от горящей нефти мешали обзору в наступающей темноте.

Получив информацию о продвижении японского конвоя, американский контр-адмирал Уильям Глассфорд вывел в море своё соединение, стоявшее на якоре в заливе Купанг в нидерландской части острова Тимор: крейсера «Марблхэд» и «Бойс», и эсминцы «Форд», «Поуп», «Паррот» и «Пол Джонс». «Бойс», пересекая пролив Сапе, ударился о подводный риф и не смог продолжать плавание; Глассфорд перенёс свой флаг на «Марблхэд» и пополнил его запасы горючим с «Бойса», а «Бойс» отправил на ремонт к южному берегу острова Ява.

В ночь с 23 на 24 января американское соединение подошло к месту стоянки японских транспортов. Японские суда прикрытия отошли на восток в поисках замеченной ранее нидерландской подводной лодки K-XVIII, и американцы сумели в темноте проскочить к транспортам на дистанцию торпедного залпа, однако близкая дистанция и большая скорость не позволили им прицелиться, их единственной жертвой стал транспорт «Суманоура-мару» водоизмещением 3500 т. Взрыв торпеды у борта транспорта привёл японцев в замешательство: одни решили, что атакованы подводными лодками, другие поняли в чём дело, но в темноте не могли отличить друзей от врагов. На обратном пути американцы выпустили новую серию торпед, и потопили транспорты «Тацуками-мару» и «Курэтакэ-мару», а также патрульное судно № 37 водоизмещением 750 т, принятое ими в темноте за эсминец. В это время японцы уже вели ожесточённый огонь, и американское соединение предпочло выйти из боя.

Несмотря на тактический успех американских кораблей, особого влияния на ход событий он не оказал: большинство японских войск уже находилось на берегу, на дно ушла лишь некоторая часть оборудования и припасов, которые не успели выгрузить. Японские войска, не встречая сопротивления, заняли аэродром, и стали медленно продвигаться к городу — нидерландцы успели уничтожить мосты. 25 января японцы вступили в Баликпапан — нидерландский гарнизон отступил без боя.

Итоги и последствия

Захватив Баликпапан, японцы окружили нидерландские войска, ещё оборонявшие Самаринду, и двинулись по суше на Банджармасин, который был захвачен без боя 10 февраля.

Источники

• И. В. Можейко «Западный ветер — ясная погода» — Москва: ООО «АСТ», 2001. ISBN 5-17-005862-4
• С. Э. Моррисон «Американский ВМФ во Второй мировой войне: Восходящее солнце над Тихим океаном, декабрь 1941 — апрель 1942» — Москва: ООО «АСТ», 2002. ISBN 5-17-014254-4

Отрывок, характеризующий Сражение за Баликпапан (1942)

– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.