Тиморская операция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тиморская операция
Основной конфликт: Вторая мировая война
Дата

19 февраля 194210 февраля 1943

Место

Тимор

Итог

Тактическая победа Японии
Стратегическая победа союзников

Противники
Австралия Австралия
Португалия Португалия
Нидерланды Нидерланды
США
Британская империя:
Японская империя
Командующие
Уильям Леггатт
Уильям Вил
Нико ван Стратен
Садашити Дои
Силы сторон
февраль 1942:
ок. 2050
октябрь 1942:
ок. 1000
конец 1942 — начало 1943: ок. 12 000
Потери
ок. 300 убито
151 убит
5 убито[1]
ок. 2000 убито
  Тихоокеанский театр военных действий Второй мировой войны

Тиморская операция (19 февраля 1942 — 10 февраля 1943) — стратегическая военная операция вооружённых сил Японии против войск Австралии, Нидерландов, Великобритании и США в ходе Второй мировой войны с целью захвата острова Тимор.

В декабре 1941 года австралийские и голландские войска оккупировали Восточный Тимор для укрепления острова против наступления японских войск. Японские войска вторглись на остров 20 февраля 1942 года и встретили сопротивление небольшой объединенной группы союзников, известной как Sparrow Force («Воробьи»), состоявшей из солдат Австралии, Великобритании и Нидерландов. После краткого, но упорного сопротивления японцам удалось заставить капитулировать большую часть союзников после трех дней боев, хотя несколько сотен австралийских коммандос продолжали вести партизанскую войну. Они пополнялись ресурсами, сбрасываемыми с самолетов из Дарвина, Австралия. Кампания продолжалась до 10 февраля 1943 года, когда последние австралийские солдаты были эвакуированы. Тем не менее, ввиду оказанного сопротивления японские войска увязли в боях на Тиморе на шесть месяцев, что предотвратило их развертывание в другом месте. Хотя Португалия не была воюющей страной, многие восточнотиморские гражданские лица и португальские колонисты боролись на стороне союзников, предоставляли им продовольствие, жилье и другую помощь. За это они заплатили высокую цену, и десятки тысяч мирных жителей погибли Тимора в результате японской оккупации, которая длилась до конца войны в 1945 году.





Предыстория

К концу 1941 года остров Тимор был разделен между двумя колониальными державами — Португалией (восточная часть со столицей в Дили и анклав Окуси-Амбено) и Голландией (западной с центром в Купанге)[2]. Голландские войска на острове насчитывали 500 человек, сосредоточенных в Купанге, в то время как португальцев в Дили было всего 150[3]. В феврале австралийское и голландское правительства договорились, что в случае вступления Японии во Вторую мировую войну на стороне Оси, Австралия будет предоставлять самолеты и войска, чтобы защитить голландский Тимор. Португалия под давлением Японии поддерживала нейтралитет[1][4][5]. Таким образом, после нападения японцев на Пёрл-Харбор, в Купанг 12 декабря 1941 года прибыл небольшой австралийский отряд, известный как «Воробьи»[4]. В то же время два подобных отряда — «Чайки» и «Жаворонки» — были отправлены австралийцами, чтобы защитить Амбон и Рабаул соответственно[6].

«Воробьями» первоначально командовал подполковник Уильям Леггатт. Группа включала в себя Батальон 2/40, 2-й батальон коммандос майора Александра Спенса и батарею береговой артиллерии, в общей сложности около 1400 человек[2][5]. Голландцы прислали на остров силы под командованием подполковника Нико ван Стратена: тиморский гарнизон, роту VIII-го пехотного батальона, резервную пехотную роту, пулемет взвод XIII-го пехотного батальона и артиллерийскую батарею[7]. Воздушную поддержку осуществляли легких бомбардировщиков 12 Локхид Хадсон 2-й эскадрильи Королевских австралийских военно-воздушных сил[4][8]. «Воробьи» были изначально развернуты вокруг Купанга и стратегического аэродром Пенфуи на юго-западе острова, в то время как база снабжения была создана дальше на востоке, в Чамплонге[8].

К тому моменту правительство Португалии отказалось сотрудничать с союзниками, и, чтобы защитить свой фланг, 400 солдат голландско-австралийского контингента заняли Португальский Тимор 17 декабря. В ответ португальский лидер Антониу Салазар заявил протест союзным правительствам, в то время как губернатор португальского Тимора объявил себя пленником, чтобы сохранить видимость нейтралитета. Небольшой португальский гарнизон не оказал сопротивления союзникам, а местные власти и население негласно сотрудничали с ними[1].

Между тем, португальское и британское правительства достигли соглашения о выводе войск союзников из португальского Тимора в обмен на отправку португальцами войск на остров, чтобы сменить голландские и австралийские силы. Португальские солдаты отплыли из Лоренсу-Маркиш, Мозамбик, направляясь к Тимору, 28 января 1942 года[9] на борту транспортного судна Жоао Белу. Однако японцы помешали высадке, и 7 февраля португальская экспедиция была вынуждена вернуться через Сингапур и Португальскую Индию.

Приготовления

В январе 1942 года союзные войска на Тиморе стали ключевым звеном в так называемом «Малайском барьере», установленным американо-британско-голландско-австралийским командованием под общим руководством генерала сэра Арчибальда Уэйвелла против японской экспансии в регионе. Дополнительный австралийский контингент, в том числе бригадный генерал Уильям Вил, назначенный командующим австралийскими силами на Тиморе, прибыл в Купанг 12 февраля. К этому времени многие члены группы «Воробьи», не привычные к тропическим условиям, страдали от малярии и других болезней[1]. Аэродром Пенфуи в голландском Тиморе стал ключевым звеном в сообщении между Австралией и американскими войсками, сражавшимися на Филиппинах[3]. Пенфуи подвергся нападению японских самолетов 26 и 30 января 1942 года, однако он уцелел благодаря действиям британских зенитчиков и, в меньшей степени, пилотов Р-40 33-истребительной эскадрильи ВВС США[5]. В дальнейшем на защиту Тимора прибыли еще 500 голландских солдат и британская зенитная батарея, прибытие новых подкреплений планировалось в феврале[3][4].

Между тем, Рабаул был захвачен японцами 23 января, а Амбон 3 февраля, и группы «Чайки» и «Жаворонки» были уничтожены[10]. Позднее, 16 февраля, союзническая колонна с подкреплением и поставками в сопровождении тяжелого крейсера Houston, эсминца Peary и голландских шлюпов Swan и Warrego попала под интенсивный огонь японцев с воздуха и была вынужден вернуться в Дарвин без высадки[5][7][11]. «Воробьи» остались без поддержки и стали ожидать нападения в любой момент[3].

Битва

Японское вторжение в Португальский Тимор, 19-20 февраля 1942 года

В ночь с 19 на 20 февраля 1500 военнослужащих 228-го полка Японской императорской армии под командованием полковника Садашити Дои начали высадку в Дили. Первоначально японские корабли были ошибочно приняты за суда, перевозящие португальские подкрепления, и союзники были застигнуты врасплох. Тем не менее, они были хорошо подготовлены, и гарнизон начал упорядоченный отход, прикрываемый 2-й ротой австралийских коммандос, дислоцированных на аэродроме. По австралийским данным, спецназовцы убили примерно 200 японцев в первые часы сражения, хотя японская армия записала в свои потери только семь человек[8][12]. 7-я рота австралийских коммандос случайно вышла к японскому контрольно-пропускному пункту. Несмотря на капитуляцию, по сведениям военного историка Брэд Манера, все они, кроме одного, были убиты японцами[8]. Неизвестное количество оставшихся в живых австралийцев отошли на юг и на восток, в горные районы. Ван Стратен и 200 голландцев выдвинулись на юго-запад к границе[4].

Японская высадка в Голландском Тиморе, 19-20 февраля 1942 года

В ту же ночь союзные войска в Голландском Тиморе испытали массированный налет японской авиации. Вслед за этим 228-й японский полк из двух батальонов общим числом около 4000 солдат начал высадку на незащищенной юго-западной стороне острова, у реки Паха. В поддержку пехоты японцы десантировали 5 танкеток Тип 94 и двинулись на север, отрезая голландские позиции на западе. Далее японцы выступили на северо-восток на Усуа, с целью отрезать отступление союзников. В ответ «Воробьи» немедленно двинулись дальше на восток, в сторону Чамплонга[8].

Леггатт приказал уничтожить аэродром Панфуи, но в районе Чамплонга союзники были перехвачены около 300 японскими десантниками[3][8]. «Воробьи» начали отступление дальше на восток, а бойцы Леггатта стойко сдерживали натиск японцев. Кульминацией боя стала штыковая атака. К утру 23 февраля в живых остались лишь 78 десантников Батальона 2/40. У союзников стали заканчиваться боеприпасы, а большинство бойцов имели ранения разной степени тяжести. Леггатт принял предложение японцев сдаться в районе Усуа. Вил и оставшиеся в живых «Воробьи» -около 290 австралийских и голландских солдат — отступили на восток, к границе Голландского Тимора[7].

Австралийские спецназовцы продолжают сопротивление, февраль — август 1942 года

К концу февраля японцы контролировали большую часть голландского Тимора и область вокруг Дили на северо-востоке. Тем не менее, они не могли безопасно двигаться на юг и восток острова. В горах скрывались австралийские коммандос, которые начали рейды против японцев, при содействии местных жителей[3]. Несмотря на то, португальские чиновники под управлением губернатора Мануэля де Абреу Феррейры де Карвалью оставались официально нейтральными, португальцы поселенцы и коренные жители Восточного Тимора, как правило, с сочувствием относились к союзникам, которые смогли использовать местную телефонную систему, чтобы общаться между собой и собирать разведданные о японских передвижениях. Тем не менее, союзники изначально не имели мощного радиооборудования и не могли связаться с Австралией, чтобы сообщить на родину о продолжении сопротивления[13].

Дои отправил австралийского почетного консула, Дэвида Росса, к коммандос, чтобы он передал им требование сдаться. Спенс ответил отказом. Росс дал коммандос информацию о расположении японских войск, а также написал записку на португальском языке, в которой каждому, кто поможет партизанам припасами, обещалась компенсация со стороны правительства Австралии[14]. В начале марта силы Вила и ван Стратена наладили контакт с остатками 2-й роты и с помощью мощного радиопередатчика установили связь с Дарвином[4]. В мае австралийский самолет сбросил над островом поставки для коммандос и их союзников[15].

24 мая солдаты Вила и ван Стратена были эвакуированы с юго-восточного побережья. а Спенс был назначен командиром оставшихся коммандос и произведен в подполковники. 27 мая ВМС Австралии продолжили эвакуацию союзников с Тимора[15]. В июне генерал Дуглас Макартур, теперь Верховный главнокомандующий ОВС союзников в Юго-Западной части Тихого океана, заслушал доклад генерала Томаса Блейми о том, что полномасштабное наступление союзников на Тиморе потребует значительных десантных сил (по крайней мере 10000 человек). Из-за этого Блейми рекомендовал отложить планы операции на острове[15].

Между тем, отношения между губернатором Феррейра де Карвалью и японцами ухудшались. Его телеграфная линия с правительством в Лиссабоне была отрезана. В июне 1942 года японский чиновник пожаловался, что губернатор отверг требования Японии по наказанию должностных лиц и жителей Тимора, которые оказывали содействие «армии вторжения» (австралийцам). 24 июня японцы официально пожаловались в Лиссабон, но не предпринимали никаких действий против Феррейра де Карвалью[16]. В то же время Дои снова послал Росса к коммандос с сообщением, отмечая доблесть «Воробьев» и снова предлагая капитуляцию. Дои также просил передать, что ждет подкреплений, и в конечном итоге сможет собрать необходимые силы для уничтожения партизан. Однако на этот раз Росс не вернулся в Дили и был эвакуирован в Австралию 16 июля[15].

Японское наступление, август 1942 года

В августе японская 48-я дивизии под командованием генерал-лейтенанта Юити Цутинаши начала прибывать с Филиппин в гарнизон Купанга[17]. Цутинаши начал попытки выжать австралийцев на южное побережье острова[18]. Мощные японские колонны двинулись на юг из Дили и Манатуто на северо-восточном побережье. Еще один отряд двинулся на восток из голландского Тиморе, атакуя голландские позиции в центральной южной части острова. Наступление закончилось 19 августа, когда основная часть японских сил была отправлена на Рабаул, но перед этим японцы успели захватить город Маубисс и южный порт Беко. Тем временем, в конце августа начался бунт жителей Маубисса против португальцев[15][19][20].

В сентябре основная часть японской 48-й дивизии вернулась на остров. Австралийцы также направили подкрепление. 23 сентября эсминец HMAS Voyager сел на мель в южной порту Бетано при высадке подкреплений и из-за бомбежки десант был отменен. Экипаж судна был благополучно эвакуирован двумя эсминцами 25 сентября 1942 года, а сидящий на мели корабль был подорван[21].

1 ноября командование союзников одобрило выдачу оружия португальским чиновникам. Примерно в то же время японцы приказали всем португальским гражданским лицам перейти в «нейтральную зону» к 15 ноября. Те, кто не выполнил требование, должны были рассматриваться как сообщники союзников. Этот приказ только подтолкнул португальцев к сотрудничеству с союзниками[15].

Спенс был эвакуирован в Австралию 11 ноября, а командир 2-й роты майор Бернард Каллинан был назначен командующим войск союзников в Тиморе. В ночь на 1 декабря австралийский ВМФ провел крупную операцию по эвакуации в Бетано 190 голландских солдат и 150 мирных жителей. Корвет Armidale был потоплен японской авиацией и почти все находившиеся на его борту погибли[15].

Эвакуация австралийцев, декабрь 1942 — февраль 1943 годов

К концу 1942 года шансы союзников на возврат Тимора стали совсем призрачными, поскольку на острове насчитывалось уже 12000 японских солдат. Австралийские начальники штабов прикидывали, что для изгнания японцев с острова потребуется не менее трех союзных дивизий, с сильной поддержкой авиации и флота. Кроме того, усилия японцев по пресечению поставок австралийским коммандос становились все эффективней. В итоге с начала декабря австралийскую операцию на Тиморе стали постепенно сворачивать[19].

11-12 декабря оставшихся «Воробьев», за исключением нескольких офицеров, эвакуировали на голландском эсминце HNLMS Tjerk Hiddes[22]. В ночь на 10 января 1943 года остальная часть партизан была эвакуирована эсминцем HMAS Arunta.

Последствия

В целом, хотя кампания на Тиморе имела незначительное стратегическое значение, действия австралийских коммандос сковали значительные японские силы, которые из-за этого не могли быть переброшены на Новую Гвинею[15].

Большинство жертв среди гражданского населения были вызваны японскими репрессиями против жителей, сочувствующих партизанам. Жертвы среди мирных жителей оцениваются в 40000-70000 человек[1]. Потери союзников на острове — около 450 убитых и более 2000 японцев.

В конечном счете японские войска контролировали Тимор до капитуляции в сентябре 1945 года. 5 сентября 1945 года японский командир встретился с португальским губернатором Феррейра де Карвалью и вернул ему власть. 11 сентября австралийские войска прибыли в Купанг и приняли капитуляцию всех японских вооруженных сил на Тиморе от старшего офицера, полковника Каиды Тацуити[23].

Напишите отзыв о статье "Тиморская операция"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 [www.defence.gov.au/army/asnce/history.htm A Short History of East Timor]. Department of Defence (2002). Проверено 3 января 2007. [web.archive.org/web/20060103133824/www.defence.gov.au/army/asnce/history.htm Архивировано из первоисточника 3 января 2006].
  2. 1 2 Dennis 2008, p. 528.
  3. 1 2 3 4 5 6 Dennis 2008, p. 529.
  4. 1 2 3 4 5 6 [www.awm.gov.au/atwar/timor.asp Fighting in Timor, 1942]. Australian War Memorial. Проверено 15 августа 2014.
  5. 1 2 3 4 [www.ww2australia.gov.au/japadvance/timor.html Fall of Timor]. Australian Department of Veteran Affairs (2005). Проверено 18 августа 2008. [web.archive.org/web/20080727191851/www.ww2australia.gov.au///japadvance/timor.html Архивировано из первоисточника 27 июля 2008].
  6. Henning 1995, p. 47.
  7. 1 2 3 Klemen, L [www.dutcheastindies.webs.com/timor_dutch.html Dutch West Timor Island in 1942].
  8. 1 2 3 4 5 6 Manera, Brad. [www.awm.gov.au/atwar/remembering1942/timor/transcript.htm Remembering 1942: The Battles on Timor]. Australian War Memorial. Проверено 15 августа 2014.
  9. Wigmore 1957, p. 475.
  10. Dennis 2008, p. 25 and 529.
  11. [www.awm.gov.au/units/unit_11403.asp 2/4th Pioneer Battalion]. The Australian War Memorial. Проверено 5 января 2010.
  12. 防衛研修所戦史室, 戦史叢書 蘭印攻略作戦, Tokyo:Asagumo-Shimbun, 1967. (Japanese official military history by National Institute for Defense Studies)
  13. Callinan 1953, p. xxviii.
  14. [www.airwaysmuseum.com/David%20Ross%20biog.htm David Ross]. The Airways Museum & Civil Aviation Historical Society. Проверено 5 января 2010. [web.archive.org/web/20100211230930/www.airwaysmuseum.com/David%20Ross%20biog.htm Архивировано из первоисточника 11 февраля 2010].
  15. 1 2 3 4 5 6 7 8 Klemen, L [www.dutcheastindies.webs.com/timor_port.html The fighting on the Portuguese East Timor Island, 1942] (2000). Проверено 18 августа 2008.
  16. [pascal.iseg.utl.pt/%7Ecesa/History_of_Timor.pdf Geoffrey Gunn, 1999, History of Timor] (Centro de Estudos sobre África e do Desenvolvimento; Universidade Técnica de Lisboa), p.13
  17. Rottmann 2002, p. 211.
  18. White 2002, p. 92.
  19. 1 2 Dennis 2008, p. 530.
  20. [pascal.iseg.utl.pt/~cesa/History_of_Timor.pdf History of Timor]. Проверено 5 января 2010.
  21. [www.navy.gov.au/hmas-voyager-i HMAS Voyager (I)]. Royal Australian Navy. Проверено 23 августа 2008.
  22. Wheeler 2004, p. 152.
  23. [pascal.iseg.utl.pt/%7Ecesa/History_of_Timor.pdf Geoffrey Gunn, 1999, History of Timor] (Centro de Estudos sobre África e do Desenvolvimento; Universidade Técnica de Lisboa), p.129

Литература

  • Callinan Bernard. Independent Company: The Australian Army in Portuguese Timor 1941–43. — London: William Heinemann, 1953. — ISBN 0-85859-339-4.
  • Campbell Archie. The Double Reds of Timor. — Swanbourne: John Burridge Military Antiques, 1994. — ISBN 0-646-25825-7.
  • Dennis Peter. The Oxford Companion to Australian Military History. — Second. — Melbourne: Oxford University Press Australia & New Zealand, 2008. — ISBN 978-0-19-551784-2.
  • Doig Colin. A History of the 2nd Independent Company and 2/2 Commando Squadron. — Perth: Selbstverlag, 1986. — ISBN 0-7316-0668-X.
  • Henning Peter. Doomed Battalion: The Australian 2/40th Battalion 1940–45. Mateship & Leadership in War & Captivity. — St Leonards: Allen and Unwin, 1995. — ISBN 1-86373-763-4.
  • Horton, William Bradley (2009). [www.academia.edu/1425517/Through_the_Eyes_of_Australians_The_Timor_Area_in_the_Early_Postwar_Period «Through the Eyes of Australians: The Timor Area in the Early Postwar Period»] Ajitaiheiyotokyu 12: 251—277.
  • Rottman George. World War II Pacific Island Guide: A Geo-Military Study. — Westport: Greenwood Press, 2002. — ISBN 0-313-31395-4.
  • Wheeler Tony. East Timor. — Lonely Planet Publications, 2004. — ISBN 1-74059-644-7.
  • White Ken. Criado: A Story of East Timor. — Briar Hill: Indra Publishing, 2002. — ISBN 0-9578735-4-9.
  • Wigmore Lionel. [www.awm.gov.au/histories/second_world_war/AWMOHWW2/Army/Vol4/ The Japanese Thrust]. — 1st. — Canberra, Australian Capital Territory: Australian War Memorial, 1957.
  • Wray Christopher. Timor 1942: Australian Commandos at War with the Japanese. — Hawthorn: Hutchinson Australia, 1987. — ISBN 0-09-157480-3.
  Операция в Голландской Ост-Индии

Отрывок, характеризующий Тиморская операция

– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.