Стамиц, Ян Вацлав Антонин

Ян Вацлав Антонин Стамиц

Ян Вацлав Антонин Стамиц (чеш. Jan Václav Antonín Stamic; нем. Johann Wenzel Anton Stamitz; 19 июня 1717, Гавличкув-Брод — 27 марта 1757, Мангейм) — чешский композитор и скрипач, основоположник мангеймской школы. Отец Карла Стамица и Антона Стамица.

Биография

Ян Стамиц родился в семье органиста. Учился в гимназии в Йиглаве, затем в Карловом университете в Праге. В 1741 году поселился в Мангейме, в 1743 году стал первой скрипкой мангеймского придворного оркестра, в 1745 году — его дирижёром. В 1754—1755 годах работал в Париже.

Стамиц считается основоположником мангеймской музыкальной (композиторской и оркестровой) школы, для которой характерны, в частности, беспрецедентная самостоятельность партий духовых инструментов и интенсивное использование крещендо всего оркестра в противовес сдержанной динамике барочной музыки.

Стамицу принадлежит около 50 симфоний — считается, что именно он первым стал систематически писать четырёхчастные симфонии, добавляя к более раннему трёхчастному циклу менуэт или трио перед финалом. Стамиц написал также ряд оркестровых концертов (главным образом, для скрипки и для флейты), Торжественную мессу (1755), немало сонат.

Ссылки

• Стамиц, Ян Вацлав Антонин: ноты произведений на International Music Score Library Project
• [radio.cz/ru/rubrika/allegro/mangejmskie-vzdoxi-yana-stamica Катерина Айзпурвит: «Мангеймские вздохи» Яна Стамица]

Отрывок, характеризующий Стамиц, Ян Вацлав Антонин

– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.