Стародворский, Николай Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Петрович Стародворский
Псевдонимы:

агентурный псевдоним - Старик

Дата рождения:

1863(1863)

Место рождения:

Летичевский уезд,
Подольская губерния,
Российская империя

Дата смерти:

1918(1918)

Место смерти:

Одесса Украина

Гражданство:

Российская империя Российская империя

Партия:

Народная воля

Род деятельности:

политическая деятельность, агентурная деятельность для Департамента полиции

Стародворский Николай Петрович (1863, Летичевский уезд, Подольская губерния1918, Одесса, Украина) — член организации «Народная воля», участник покушения на инспектора секретной полиции жандармского подполковника Г. П. Судейкина, платный агент царской охранки.



Биография

Родился в семье священника. Во время обучения в гимназии г. Каменец-Подольска увлёкся народническими идеями и вступил в организацию «Народная воля». Был выслан на родину в Летичевский уезд Подольской губернии. Находился под негласным надзором полиции. По заданию партии вместе с В. П. Конашевичем был направлен в Санкт Петербург с целью убийства Судейкина. После убийства Судейкина 16 декабря 1883 года благополучно скрылся.
16 марта 1884 года был задержан полицией в Москве с фальшивым паспортом. При опознании свидетелем сознался в убийстве.
В результате судебного "Процесса двадцати одного" члена «Народной воли» приговорен в 1887 г. к смертной казни, замененной бессрочной каторгой. 23 июня 1887 года был заключён в Шлиссельбургскую крепость. 25 августа 1905 года был переведен в Петропавловскую крепость. Освобожден в 1905 г. по амнистии после опубликования Манифеста от 17 октября 1905 года
После освобождения проживал в Париже (Франция), где примкнул к партии социалистов-революционеров.
Разоблачён В. Бурцевым как платный агент царской охранки. Во время нахождения в крепости четыре раза обращался с прошениями о помиловании и предложениями о сотрудничестве к руководителям охранки, встречался в тюрьме с руководителями Департамента полиции П. И. Рачковским, А. В. Герасимовым, С. Е. Виссарионовым[1].

Такая аморальность шокировала многих современников. М. А. Алданов в документальном очерке "Азеф" писал о Стародворском, не называя его имени:
История русской революции знает случай, когда террорист отсидел двадцать лет в крепости, а затем, выйдя на свободу, предложил свои услуги департаменту полиции — вот, можно сказать, устроил человек свою жизнь в полном соответствии с требованиями здравого смысла и личной выгоды![2]

В 1908 году информация о сотрудничестве Стародворского с охранкой стало достоянием гласности в кругу революционеров. Третейский суд, организованный революционерами, признал Стародворского невиновным. После Февральской революции 1917 года документы из архива Департамента полиции были рассекречены и подтвердили правоту Бурцева. Однако серьёзных последствий для Стародворского это не повлекло.
Похоронен в Одессе с почестями, как старый революционер, активный участник народовольческого движения, проведший в крепости более 18 лет.[3]

Напишите отзыв о статье "Стародворский, Николай Петрович"

Примечания

  1. Лурье Ф.М. Полицейские и провокаторы: Политический сыск в России. 1649—1917. М.: Терра, 1998. С.
  2. Алданов М. А. Истоки: Избранные произведения в двух томах.Том 2. С. 432.
  3. xxl3.ru/krasnie/burzevmm.doc

Ссылки

  • amfiteatrov.decoregift.ru/3/119.php
  • www.e-reading.org.ua/.../Burcev_-_Bor'ba_za_svobodnuyu_Rossiyu


Отрывок, характеризующий Стародворский, Николай Петрович

Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.