Стрела (шхуна, 1848)
«Стрела» — парусная шхуна Балтийского флота России.
Описание судна
Длина шхуны по сведениям из различных источников составляла от 30,48 до 30,5 метра, ширина от 7,76 до 7,8 метра, а осадка от 3 до 3,9 метра. Вооружение судна состояло из 16-ти орудий[2][1].
История службы
Шхуна «Стрела» была заложена в Главном адмиралтействе 18 декабря 1843 года и после спуска на воду 12 июня 1848 года вошла в состав Балтийского флота. Строительство вёл корабельный мастер Дементьев.
Выходила в практические плавания в Балтийское море и Финский залив в 1848, 1849, 1851, 1852 и 1853 годах.
Участвовала в экспедиции Балтийского флота 1848—1850 годов в воды Дании. 24 июля 1850 года в составе отряда пришла на Зондербургский рейд, где суда отряда присоединились к 3-й флотской дивизии вице-адмирала И. П. Епанчина. 24 августа принимала участие в показательном сражении, а 16 сентября вместе с 3-й флотской дивизией ушла в Кронштадт[1].
В 1854 и 1855 годах стояла в Кронштадтской гавани, а в 1856 и 1857 годах несла брандвахтенный пост в Ревеле. В 1858 году совершала плавания между Санкт-Петербургом и Кронштадтом[1].
В 1860 году шхуна была отчислена к порту, в 1861 году — продана на слом, а 16 января следующего года исключена из списков судов флота[2].
Командиры шхуны
Командирами шхуны «Стрела» в разное время служили[1]:
- граф А. А. Апраксин (до августа 1848).
- Ф. Я. Брюммер (1849—1854 годы).
- Ф. К. Юнг (1856—1858 годы).
Напишите отзыв о статье "Стрела (шхуна, 1848)"
Примечания
Литература
- Чернышёв А. А. Российский парусный флот. Справочник. — М.: Воениздат, 2002. — Т. 2. — С. 144, 146. — 480 с. — (Корабли и суда Российского флота). — 5000 экз. — ISBN 5-203-01789-1.
- Широкорад А. Б. 200 лет парусного флота России / Под ред. А. Б. Васильева. — 2-е изд. — М.: «Вече», 2007.
|
||||||||||
Отрывок, характеризующий Стрела (шхуна, 1848)
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
