Такоев, Симон Алиевич

Такоев, Симон Алиевич
Род деятельности:	юрист, революционер, политический деятель
Дата рождения:	26 марта 1876(1876-03-26)
Место рождения:	Христиановское, Терская область, Российская империя
Подданство:	Российская империя, РСФСР
Дата смерти:	1938(1938)
Место смерти:	Москва

Си́мон Али́евич Тако́ев 26.03.1876, с. Христиановское, Терская область - 10.1938 — юрист, общественный деятель. Осетин-дигорец.

Биография

Родители на 26.03.1908 жили в с. Христиановском, Терской области. Сёстры: Мария и Елизавета. Был женат на дочери священника Анастасии Ивановне Хетагуровой. Имел троих сыновей: Марклен, Марат, Коба. С 1894 по 1902 служил в 82 пехотном полку вольноопределяющимся. С 1902 по 1904 учился в Московском университете, а в 1904 г. служил в Сухаревском полку подпоручиком. В 1905-1906 находился в подполье во Владикавказском округе. С 80-х г.г. в революционных кружках местной молодежи. С 1902 г. в РСДРП, к началу 1905 г. он был в составе с.-д. организации с. Христиановского, входившей в состав Терско-Дагестанской организации РСДРП. В июле 1906 г., когда организация временно взяла в руки власть в селе и был избран Революционный комитет, входил в него вместе с М.К. Гардановым. Карательный отряд под командой полковника Ляхова разогнал революционные отряды "христиановцев", но выдачи главарей, в т. ч. Такоева, добиться не смог. В 1906 - 1907 - студент Московского университета. В 1907 помощник присяжного поверенного во Владикавказе, а в 1908 арестован за политическую деятельность и находился в тюрьме. Затем, 26.02.1908 высылается в Оренбург, куда пребывает 05.03.1908 и проживал в 1 части по ул. Орской, в д. Измайлова. 12.05.1908 Оренбургский губернатор переводворяет его в Вологодскую губернию на два года считая срок с 17.03.1908, где, будучи оставлен в Вологде, находился под гласным надзором полиции до 1910.Такоев прибыл в Вологду 26.05.1908 и был водворён здесь на жительство под гласный надзор полиции. 27.08.1908 министр внутренних дел разрешает ему заниматься адвокатурой в Вологде, о чём он узнал только 29.08.1908. С 03.09.1908 г. поступает помощником к присяжному поверенному Н.В. Сигорскому, работая в Вологодской консультации присяжных поверенных при окружном суде. 19.03.1909 на общем собрании членов консультации присяжных поверенных был избран в ревизионную комиссию вместе с Г.М. Котляровым и В.Ф. Макеевым. 24.03.1909 он получает в Вологодском Окружном суде свидетельство за №2576, как помощник присяжного поверенного с разрешением ходатайствовать по чужим делам при этом суде. 06.10.1909 ему выдаётся проходное свидетельство на следование в Кадников в трёхдневную командировку, откуда он возвратился в Вологду 09.10.1909, а с 12.11. по 13.11.1909 так же был в Кадникове. В Вологду вернулся 14.11.1909. 28.11.1909 получает проходное свидетельство для следования в Вельск в командировку сроком на 8 дней для участия в судебном процессе в местном съезде мировых судей, из Вельска выбыл 05.12. а 07.12.1909 возвратился из разрешённой ему командировки по судебным делам в Вологду. 11.02.1910 получил проходное свидетельство в Кадников до 16.02.1910, где участвовал в процессе в выездной сессии Вологодского окружного суда. Кадниковский уездный исправник докладывал вологодскому полицмейстеру от 16.02.1910, что С. Такоев прибыл в командировку 13.02., а 16.02. выбыл обратно в Вологду и за время проживания здесь ни в чём дурном не замечался. 17.03.1910 закончился срок гласного надзора полиции и он уехал на родину в Терскую область через некоторое время. После окончания ссылки работает присяжным поверенным в 1910-1914 во Владикавказе. В 1914-1917- подпоручик Кубанской и Терской ополченческих дружин. В 1917 (май-декабрь)- военный комиссар Владикавказского округа, а 1918-1919 - заместитель председателя народного совета Терской области. В феврале-мае 1919 находился на подпольной работе в Кутаиси, а с мая по июль 1919 вёл подпольную работу в Тифлисе. В июле-октябре 1919 находился в тифлисской тюрьме, а с ноября по декабрь указанного года - под надзором полиции. С 1920 являлся уполномоченным Кавказского крайкома РКП(б) по организации восстания против белых в Северной Осетии. В 1920-1921 — ответственный секретарь оргбюро и обкома РКП(б) в Терской области.С 4.1920 — заместитель председателя Северо-Кавказского революционного комитета. С 25.04.1921 по 1922 являлся председателем СНК Горской АССР. В 1922 — ответственный секретарь обкома РКП(б) в Батуме. С 1922 по 1924 - заведующий А.П.О. Закавказского крайкома РКП(б). В 1924 — заведующий А.П.О. Владикавказского окружкома РКП(б), председатель Ревкома Северной Осетии. С 11.1924—1927 — ответственный секретарь обкома РКП(б) -ВКП(б) во Владикавказе. В 1927—1929 являлся членом Президиума Госплана РСФСР в Москве. В 1929—30 — заместитель председателя Главполитпросвета НКП РСФСР в Москве. В 1930—1938 — исполнял обязанности заместителя заведующего отдела национальностей ВЦИКа. 01.09.1937 г. арестовыван по ст. 58-2, 58-6, 58-9 ч. 2. Умер в тюремной больнице в октябре 1938 г.

Публикации

• К истории компартии в Грузии.
• «25 лет борьбы за социализм», 254, 261—263, 275, 277.
• К истории революционного движения на Тереке. (По личным воспоминаниям).//Известия Осетинского научно-исследовательского института краеведения. Владикавказ,1926.Вып.2.-С.309-385.
• Женщина-националка на социалистической стройке.— Революция и национальности, 1934, № 3, с. 39—43 с табл.
• Человек удивительной энергии.//Рассказы о Кирове. Сб. воспоминаний. М.,1976.-С.82-85.

Литература

• Тотоев М. С. Солдат революции. (Краткий исторический очерк жизни и революционной деятельности С. Такоева). — Орджоникидзе: [Сев.-Осет. кн. изд.], 1967.

Отрывок, характеризующий Такоев, Симон Алиевич

В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.