Театральное товарищество 814

Театральное товарищество 814 — антрепризная театральная компания, созданная в Москве в 1995 году по инициативе Олега Меньшикова.

Адрес театра: город Москва, Страстной бульвар, 6, стр. 2 (станции метро Чеховская, Пушкинская, Тверская). Иногда спектакли исполняются на сцене Театра имени Моссовета.

С театральной компанией сотрудничают как свободные актёры, так и актёры репертуарных театров. Среди них: Виктор Сухоруков, Тимофей Трибунцев, Марат Башаров, Сергей Колтаков, Анна Дубровская, Оксана Мысина, Алексей Горбунов, Наталья Швец, Татьяна Бреславская, Елена Цыплакова, Никита Татаренков, Александр Сирин, Максим Браматкин, Александр Усов и другие актёры.

На счету театральной компании спектакли:

• 1998 — «Горе от ума» А. С. Грибоедова. Режиссёр: Олег Меньшиков
• 2000 — «Кухня» М. А. Курочкина. Режиссёр: Олег Меньшиков
• 2001 — «Игроки» Н. В. Гоголя. Режиссёр: Олег Меньшиков
• 2003 — «Демон» по поэме М. Ю. Лермонтова «Демон». Режиссёр: Кирилл Серебренников
• 2006 — «Сны Родиона Раскольникова». Режиссёр: Павел Сафонов
• 2008 — «1900». Моноспектакль в исполнении Олега Меньшикова, текст Алессандро Барикко, режиссёром является вся творческая группа Товарищества «814». Премьера состоялась 15-16 мая 2008 г. в рамках фестиваля «Черешневый лес» на сцене театра им. Моссовета.

В 2002 году «Театральное товарищество 814» стало учредителем нового конкурса для театральных критиков. Победителям конкурса вручается премия им. Александра Кугеля.

Театр много гастролирует по многим городам провинциальной России, не обойдены вниманием и Санкт-Петербург, Рига, Челябинск, Саратов, Тель-Авив, города Сибири.

Театральная критика о театре и спектаклях

"Об этом спектакле ["Горе от ума"] сказать что-нибудь непросто — ни хорошее, ни плохое. Обычный, на мой взгляд, спектакль. Единственное формально необычное — режиссёр и исполнитель главной роли Олег Меньшиков. Плюс Екатерина Васильева в роли Хлестовой. … По-моему, это спектакль, который смотреть можно, но по большому счету необязательно".

"Постановка Олега Меньшикова «Горе от ума» — театральный бестселлер последних лет. Спектакль, которого долго ждали и который по-настоящему полюбили зрители. Свидетельство тому — непрекращающиеся аншлаги. … Режиссёрский дебют одного из самых ярких актёров российского театра и кино, несмотря на некоторые скептические прогнозы, оказался более чем удачным, и вот под занавес театрального сезона 2000 года Олег Меньшиков преподносит зрителям очередной сюрприз. На пике популярности и в зените славы спектакль «Театрального товарищества 814» «Горе от ума» уходит со сцены навсегда".

«Энергия постановщика уходит на иллюстрации, не задевающие драматического ядра поэмы. На выдумывание занятий четвёрке полуголых „чертей“ — то скрутит их в танцмодерн, только пыль столбом, от неё публика весь спектакль чихает и чешется; то подвесит за ноги в качестве адских грешников перед самым зрительским носом — драматично, слов нет, но послеоперационный рубец у одного на животе всё ж посильнее. Потому что он настоящий. Остальное — муляж».

«…любопытно было посмотреть, как разыграет прозу Достоевского московское театральное товарищество (ТТ) „814“, знаменитое экспериментами с русской классикой. Основанное в 1995 году Олегом Меньшиковым, оно ведет себя своеобразно: демонстративно игнорирует критику, приглашает на недешевые премьеры лишь избранных, не занимается интенсивной саморекламой, при этом получая неизменные аншлаги, и не ставит более одного спектакля раз в два года».

«В финальных сценах „1900“, когда речь идет о последних днях музыканта (он так и не спустился на сушу, оставшись единственным пассажиром, неприкаянным жителем на пустом заминированном судне), у Меньшикова появляется исповедальность, которая как бы не предусмотрена „по протоколу“ коммерческого зрелища, и не обязательна она вовсе. Живое чувство и живая же игра рождаются как-то случайно, как будто что-то вдруг задевает в душе артиста правильные и больные струны. Струны эти — одиночество, полный уход в свой внутренний мир, отказ от встречи с действительностью. Финал спектакля, в котором Тысячадевятисотый предпочел остаться один в своем океане, посреди мин на опустевшем лайнере, верный себе и своему искусству, Меньшиков играет с тихой грустью. Такие моменты искренности в театре всегда в дефиците, и здесь, в какие-то доли секунд ему удается схватить невидимое. Эти секунды убеждают, что артисту Меньшикову по плечу незаурядное. Остается надеяться, что этот кратковременный прорыв состоится вновь, и будет не секундным откровением в полуторачасовом речитативе, а целиком продуманной постановкой».

Ссылки

• [www.companion.ua/Articles/Content/?Id=717 Вышел на сцену - будь любезен играть «по-крупному»] — 2 июля 2004

Отрывок, характеризующий Театральное товарищество 814

– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.