Тельман, Роза

Роза Тельман
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ро́за Те́льман (нем. Rosa Thälmann, урожд. Кох (нем. Koch); 27 марта 1890, Баргфельд близ Гамбурга — 21 сентября 1962, Берлин) — супруга Эрнста Тельмана.

Биография

Роза Кох была восьмым из десяти детей в семье сапожника. Роза и её братья и сёстры были вынуждены работать ещё с дошкольного возраста. Роза работала в поле и прислугой в семьях. В 14 лет была принята на работу в поместье. Спустя три года Роза получила работу в Гамбурге. Она работала гладильщицей в прачечной, где познакомилась с кучером Эрнстом Тельманом. Через Тельмана Роза познакомилась с политикой, читала соответствующую литературу и по настоянию Тельмана вступила в профсоюз. В 1915 году Роза и Эрнст поженились, 6 ноября 1919 года родилась их дочь Ирма.

5 марта 1933 года Роза Тельман узнала об аресте её мужа. Она переехала в Берлин и навещала мужа в тюрьме Моабит каждые три недели, став одновременно связной между руководством КПГ и арестованным Тельманом. В октябре 1937 года Роза Тельман написала письмо Герману Герингу, в котором требовала существенных послаблений в режиме содержания мужа и даже пыталась передать послание в руки Геринга в гамбургском отеле «Атлантик». На Рождество 1937 года супругам Тельманам было разрешено остаться одним в тюремной камере.

В марте 1939 года после ареста партийного курьера на границе Роза Тельман осталась без средств существования. С ноября 1939 года она безуспешно пыталась заручиться поддержкой для мужа и себя в посольстве СССР в Берлине. В конце 1939 года Роза Тельман в последний раз получила деньги через Рут Вернер. В апреле 1944 года была арестована Ирма Тельман, а в мае — Роза. В сентябре 1944 года мать и дочь прибыли в женский концентрационный лагерь Равенсбрюк, а Ирма впоследствии была депортирована во внешний лагерь в Нойбранденбурге. Окончание войны обе женщины встретили в заключении.

В 1950 году Роза Тельман была избрана депутатом Народной палаты ГДР от СЕПГ, состояла в президиуме Комитета антифашистских борцов сопротивления и в президиуме Демократического женского союза Германии, но не имела какого-либо заметного политического или общественного влияния. Роза Тельман регулярно выступала на памятных мероприятиях в Равенсбрюке.

Урна с прахом Розы Тельман была захоронена в Мемориале социалистов на Центральном кладбище Фридрихсфельде в Берлине.

Литература

• René Börrnert. Wie Ernst Thälmann treu und kühn! Das Thälmann-Bild der SED im Erziehungsalltag der DDR. Klinkhardt, Bad Heilbrunn, 2004, ISBN 3-7815-1321-1.

Ссылки

• [bundesstiftung-aufarbeitung.de/wer-war-wer-in-der-ddr-%2363%3B-1424.html?ID=3504 Биография  (нем.)]
• [www.berliner-zeitung.de/archiv/rosa-war-die-frau-von-ernst-thaelmann--ihr-mann-wurde-vor-60-jahren-hingerichtet--die-geschichte-einer-wechselvollen-liebe-im-schatten-des-denkmals,10810590,10202940.html Berliner Zeitung: «В тени памятника»  (нем.)]

Отрывок, характеризующий Тельман, Роза

Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.