Трофимов, Игнатий Викентьевич

Игнатий Викентьевич Трофимов
Основные сведения
Страна	Российская империя Российская империя СССР СССР
Дата рождения	19 августа 1906(1906-08-19)
Место рождения	город Суджа, (Курская губерния, Российская империя)
Дата смерти	15 февраля 2002(2002-02-15) (95 лет)
Место смерти	Москва, Россия
Работы и достижения
Работал в городах	Москва, Загорск, Мурманск, Ереван, Братск, Томск и др.
Архитектурный стиль	классика
Важнейшие постройки	комплекс жилых зданий Академии наук (Москва), Учебный комплекс Братского филиала Иркутского политехнического института (ЛПК), Комплекс зданий высшего мореходного училища в Мурманске, учебно-лабораторный корпус Армянской сельскохозяйственной академии в Ереване и др.
Реставрация памятников	Троице-Сергиева лавра
Нереализованные проекты	комплекс зданий нового государственного Университета в Куйбышеве
Научные труды	монография: Памятники архитектуры Троице-Сергиевой Лавры. Исследования и реставрация. — Госстройиздат. М., 1961, статьи в ж. Советская археология и др.
Награды	диплом и первая премия на Всесоюзном смотре‑конкурсе молодых мастеров советской архитектуры, 1947; звание «Почетный гражданин Сергиево‑Посадского района», 1994; действительный член Академии Архитектурного Наследия, 1997

Игна́тий Вике́нтьевич Трофи́мов (19 августа 1906, Суджа Курской губернии — 15 февраля 2002, Москва; похоронен в Сергиевом Посаде) — архитектор-реставратор, почётный гражданин Сергиево‑Посадского района, действительный член Академии архитектурного наследия.

Биография

Старший сын художника В. П. Трофимова и Веры Игнатьевны, сестры графика, художника-монументалиста Игнатия Нивинского. В 1924—1928 годах учился на Архитектурном факультете Политехникума им. Врубеля в Омске у С. М. Игнатовича и Н. Е. Вараксина. По окончании Политехникума И. Трофимов был распределен в г. Новосибирск, где работал архитектором в Проектных бюро Сибсовнархоза и Горкомхоза до весны 1929 г.

В том же году уехал в Ленинград, где был призван в армию и зачислен старшиной рулевых крейсера «Аврора», позже командовал парусной яхтой Военно‑Морского Флота «Курсант». Демобилизовавшись в 1931 году, Трофимов поступил на первый курс архитектурного факультета ЛИКСа (Институт гражданских инженеров), затем перевелся на архитектурный факультет Академии Художеств, работал в учебной мастерской Руднева. Во время учёбы в Академии молодой студент познакомился с И. В. Жолтовским, и знакомство переросло в дружбу и сотрудничество. Дипломный проект Трофимов защитил на тему «Музей Истории Гражданской войны 1918—1920‑х гг.» и получил диплом первой степени с отличием и звание архитектора-художника.

Весной 1937 г. начал работу в Троице-Сергиевой лавре. В последующие два года он подготовил справку об историко-художественном значении архитектурного ансамбля Лавры и программу его научной реставрации, генеральный план реставрационно-восстановительных работ, дефектные акты, описи работ и сметы по пятнадцати объектам. На основании этих материалов в феврале 1940 года было принято постановление Совнаркома, по которому весь комплекс памятников Троице-Сергиевой Лавры в черте крепостных стен объявлялся Загорским государственным историко-художественным музеем-заповедником. И. В. Трофимов был назначен научным руководителем и главным архитектором этих работ. Для их производства был организован специальный научно-производственный строительный участок и создан Ученый совет, утвержденный Государственным комитетом по делам искусств. Председателем совета был назначен архитектор академик И. В. Рыльский, ученым секретарем — В. П. Зубов, представителем от заказчика, Загорского музея, — архитектор М. Т. Виноградов. В совет входили архитектор академик И. В. Жолтовский; известный инженер П. В. Щусев; археолог доктор исторических наук А. В. Арциховский; историк С. В. Бахрушин. В разное время в качестве консультантов приглашались академики А. В. Щусев и И. Э. Грабарь, с 1940 года осуществлявший наблюдение за реставрацией живописи; генерал-лейтенант, Герой Советского Союза Д. М. Карбышев; эксперты по прикладному искусству и живописи Н. Н. Соболев, Д. И. Киплик, Ф. Я. Мишуков; историки ­А. Г. Новицкий и А. Г. Габричевский.

В Загорск в 1939 году переехали родители, а затем брат, художник Л. В. Трофимов, и сестра, художник-декоратор В. В. Трофимова-Гребнер. В этом городе Трофимов женился на молодой сотруднице Загорского музея, Н. А. Маясовой. В работе Трофимова-сына принимал большое участие Трофимов-отец. Живописные полотна Викентия Павловича «Трапезная Троице-Сергиевой Лавры», «Вид с колокольни Троице-Сергиевой Лавры», «В бывшей Троице-Сергиевой Лавре» и другие дают возможность увидеть памятники непосредственно после восстановления. Для периода научно-реставрационных работ серия картин-реконструкций, посвященных Троице-Сергиевой Лавре, носила базовый характер.

В начале Великой Отечественной войны главный реставратор И. В. Трофимов был призван в армию, но сразу же после разгрома фашистов осенью 1943 года под Сталинградом был демобилизован в счет «тысячи специалистов‑строителей» на восстановление разрушенного войной народного хозяйства и вернулся на свою прежнюю работу в Загорск. Несмотря на многочисленные трудности, удалось ликвидировать аварийное состояние ряда памятников, выполнить капитальную реставрацию Больничных палат с церковью Зосимы и Савватия Соловецких XVII века, церкви Сошествия Святого духа XV века, белокаменного цоколя Колокольни, восточной части гульбища Трапезной конца XVII века, частично Царских чертогов и значительных участков крепостных стен и башен. Особенно значительные работы были проведены по Больничным палатам, застроенным новыми сооружениями и буквально возвращенным из небытия. В то время это были крупнейшие в СССР реставрационно‑восстановительные работы. Академики ­А. В. Щусев и И. Э. Грабарь в заключении от 18 августа 1946 года отмечали «правильность выбора объектов реставрации, план её проведения и высокий научно‑технический уровень её производства». Официальным признанием значения этих работ было присуждение главному реставратору диплома и первой премии в 1947 году на Всесоюзном смотре‑конкурсе молодых мастеров советской архитектуры. Положительные отзывы появились в журналах «Советская археология» и др.

В послевоенные годы деятельность И. В. Трофимова расширилась. По приглашению Института истории искусства Академии Наук СССР и Алексея Викторовича Щусева он стал членом Ученого совета и некоторое время состоял старшим научным сотрудником этого института.

К концу 1940‑х гг. расширилась и деятельность Загорского стройучастка реставрационно‑восстановительных работ, руководимого И. В. Трофимовым. Проводились экспедиции: в 1947 г. в Новгород для проведения аварийно‑восстановительных работ по древним памятникам, а в 1949 г. в Гродно — для консервации архитектурных фрагментов собора XI века на археологических раскопках Н. Н. Воронина в Старом замке. В 1948 г. Загорский стройучасток был передан из ведения Комитета по делам искусств в Управление по делам архитектуры РСФСР. Его строительные площадки были организованы в ряде городов — Горьком, Костроме, Коломне, а также в Москве (Кусково и Музей им. Щусева). В 1950 г., завершив основные работы по капитальной реставрации Больничных палат с церковью Зосимы и Савватия Соловецких и Духовской церкви, И. В. Трофимов ушёл из реставрации в новую архитектуру, следуя своему убеждению, что умение реставрировать древние памятники неотделимо от умения строить новые здания.

В 1948 г., в январе, Троице‑Сергиева Лавра была восстановлена как монастырь. После 1950 г. реставрационные работы, проводившиеся в основном по памятникам, переданным Московской Патриархии, стал вести бывший студент‑практикант И. В. Трофимова В. И. Балдин. Результаты этих работ были оценены неоднозначно, в частности, И. В. Трофимов отмечал принципиальные ошибки и ущерб, нанесенный отдельным зданиям и всему ансамблю Троице-Сергиевой Лавры в целом .

Оставив реставрационную деятельность, Трофимов по приглашению архитектора Л. М. Полякова выполнил проекты нескольких интерьеров высотной гостиницы на Каланчевской (Комсомольской) площади в Москве. В 1951 г. И. В. Жолтовский пригласил его на работу в Академпроект и поручил проектирование комплекса жилых зданий Академии Наук — многоквартирного дома президиума (ДНР‑3) и гостиницы аспирантов и докторантов. В квартирном доме применялась разработанная Жолтовским жилая секция и принципиальная схема поэтажной компоновки с увеличенным количеством квартир на каждую лестничную клетку, с сантехническими нишами, обслуживающимися из общего межквартирного коридора, в глубине которого размещалась шахта мусоропровода (в то время такое расположение было новым в жилищном строительстве). Дом был построен в Москве на улице Дмитрия Ульянова под наблюдением И. В. Трофимова как главного архитектора строительства (Академстрой). Дом попал под хрущевскую кампанию против «излишеств», и у него были урезаны угловые башни (за прототип которых была принята Утичья башня Троице‑Сергиевой Лавры), декоративное убранство фасада и венчающий карниз.

В 1956 г. Трофимов поступил на работу в ГИПРОПРОС в качестве начальника и творческого руководителя архитектурно‑строительного отдела, в задачи его входило типовое проектирование общеобразовательных школ, педагогических институтов, детских учреждений, школ‑интернатов, по этим проектам строили здания по всему СССР. В декабре 1959 г. от Союза советских архитекторов Трофимов принимал участие в работе Международного съезда по вопросам школьного строительства в Праге, на выставке к этому Съезду были представлены и проекты школ‑интернатов. Были эти проекты и в других странах.

В шестидесятые годы Трофимов стал руководителем первой архитектурно‑строительной мастерской ГИПРОПРОСа. Среди его проектов:

• Фундаментальная научно-техническая библиотека на два миллиона единиц хранения для Томского политехнического института
• Учебный комплекс Братского филиала Иркутского политехнического института (ЛПК), Политехникум и ПТУ для подготовки специалистов целлюлозно‑бумажной промышленности. Большой зрительный зал на 800 человек за высокие акустические качества используется и как концертный зал
• Комплекс зданий высшего мореходного училища, техникума, спортивных сооружений и стадиона при этом комплексе в Мурманске
• Учебно‑лабораторный корпус Армянской Сельскохозяйственной академии в Ереване
• Начата была работа по комплексу зданий нового государственного Университета в г. Куйбышеве (неоконченный проект)

В 1970 г. Трофимов стал главным архитектором проекта в ЦНИЭП жилища. Среди работ этого периода — пансионат для кораблестроителей Николаева в г. Очакове на Черноморском побережье.

В 1978 г. ушёл на пенсию. С 1979 году активно работал во Всероссийском обществе охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК) на общественных началах. Участвовал в качестве консультанта в проектировании и строительстве Казанского собора (1991—1992 гг.) и Воскресенских ворот с Иверской часовней (1993—1994 гг.) на Красной площади в Москве. Разрушенный в 1936 г. Казанский собор был воссоздан с учетом обмеров и археологических исследования по проекту архитектора О. И. Журина.

В 1994 г. администрация Сергиево‑Посадского района присвоила И. В. Трофимову звание «Почетный гражданин Сергиево‑Посадского района», а в 1997 г. он был избран действительным членом Академии Архитектурного Наследия.

Сочинения

• Материалы к исследованию Нижегородского Кремля. -Материалы и исследования по археологии СССР, М., 1953, № 3. С. 318—346. (В соавторстве с И. А. Кирьяновым)
• Больничные палаты с церковью Зосимы и Савватия ХVII в. и их реставрация. — Сообщения Загорского государственного историко-художественного музея-заповедника. Загорск, 1960. Вып.3. С 107—129.
• Памятники архитектуры Троице-Сергиевой Лавры. Исследования и реставрация. — Госстройиздат. М., 1961.
• О принципах реставрации памятников Троице-Сергиевой Лавры . — Советская археология. М., 1970. № 4. С. 74—82.
• Ещё раз о принципах реставрации памятников Троице-Сергиевой Лавры. — Советская археология. М., 1972. № 4. С. 293—295.
• Из истории советской реставрации. — Памятники отечества. Альманах Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. М., 1988. № 2. С.75—81.
• Славы и памяти достоин. — Памятники Отечества. Альманах Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. М., 1990. № 2. С.29—35. (В соавторстве c А. С. Урановым)

Литература

• С. А. Торопов. Памятники архитектуры и методы их реставрации. — Городское хозяйство Москвы, 1947. № 5.
• О жилом доме ДНР-3. — Газета «Московский строитель», 9 декабря 1950 г.
• А. И. Венедиктов. И. В. Трофимов. Памятники архитектуры Троице‑Сергиевой Лавры. Исследования и реставрация. Госстройиздат, 1961. — Советская археология. 1964. № 1.
• В. Н. Иванов. Опыт работы по реставрации Троице-Сергиевой Лавры. — Архитектура СССР. 1962, № 6.
• Ан. Ветров. У братского моря — «Строительная газета», 30 июня 1968 г.
• Творческая деятельность Гипропроса. — Стройиздат. М., 1976.
• Ю.Степанов. Признание через много лет. — «Вперед» (Загорск), № 80 (12520), 21 июня 1994 г.
• Он реставрировал Лавру. — «Вперед», № 119—120 (12968-12969), 17 августа 1996 г.
• Ю.Степанов. Чемпион творческого долголетия. — «Вперед», № 125 (12974), 27 августа 1996 г.
• А.Александров. Игнатию Трофимову посвящается. — «Независимая газета», 12 ноября 1996 г.
• Игнатий Викентьевич Трофимов. — «Вперед», № 18 (13843), 19 февраля 2002 г.
• Игнатий Викентьевич Трофимов. — «Вечерняя Москва», № 33 (23349), 19 февраля 2002 г.
• Г.Макаровская. Великий труженик архитектор Трофимов. — «Вперед», № 77 (14481), 15 августа 2006 г.

Отрывок, характеризующий Трофимов, Игнатий Викентьевич

Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.