Жолтовский, Иван Владиславович

Иван Владиславович Жолтовский
Основные сведения
Работы и достижения
Работал в городах	Москва, Вичуга, Махачкала, Сочи и др.
Архитектурный стиль	ретроспективизм (нео-ренессанс)
Важнейшие постройки	Дом Тарасова, 1912 Дом Жолтовского на Моховой Дом на Большой Калужской, 7, 1949
Градостроительные проекты	1923 Посёлок завода АМО, 1914—1917, 1923
Реставрация памятников	Усадьба Воронцово, 1890-е гг.
Нереализованные проекты	Серия «сталинских» крупнопанельных домов
Научные труды	Переводы Палладио (Четыре книги об архитектуре)
Награды
Премии

Ива́н Владисла́вович Жолто́вский (польск. Jan Żółtowski; белор. Іван Жалтоўскі; 1867—1959) — русский и советский архитектор, художник, просветитель, крупнейший представитель ретроспективизма в архитектуре Москвы. Состоялся как мастер нео-ренессанса и неоклассицизма в дореволюционный период, в советское время был одним из старейшин сталинской архитектуры. Начав работу в период зарождения стиля модерн в 1890-х годах, Жолтовский дожил до начала эпохи крупнопанельного домостроения 1950-х (и сам также принимал участие в проектировании первых крупнопанельных домов).

Биография

Ранние годы, увлечение Ренессансом

Иван Жолтовский родился 15 (27) ноября 1867 года в Пинске (ныне Брестская область, Белоруссия) в католической семье. В 1898 году окончил Высшее художественное училище при Императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге и защитил в мастерской профессора А. О. Томишко дипломный проект «Народный дом», включающий в себя столовую, театр и библиотеку, получив звание архитектора-художника. Учёба в Академии продолжалась около одиннадцати лет, потому что Жолтовский параллельно с занятиями работал помощником у ряда крупных петербургских архитекторов. После окончания академии Жолтовский поселился в Москве и получил приглашение преподавать в Строгановском училище.

Его ранними работами стали дом Скакового общества на Скаковой улице (1903—1905), особняки на Введенской площади (1907—1908), в Мёртвом (1912) и Пречистенском (1913) переулках, жилые дома для завода АМО (1915).

В 1909 году Жолтовский был избран академиком архитектуры. В 1910-х годах вместе с И. Э. Грабарём и И. В. Рыльским входил в городское жюри, которое проводило в Москве «конкурсы красоты фасадов» .

В 1911—1912 годах в с. Бонячки (с 1925 года в составе г. Вичуги) строил фабричные ясли и больницу (1912, по проекту В. Д. Адамовича), особняки для служащих и промышленные здания «Товарищества мануфактур Ивана Коновалова с сыном».

В 1910-е годы, и в 1923—1926 годах он изучал архитектуру Италии, где его особенно вдохновили работы знаменитого зодчего Андреа Палладио, чьи «Четыре книги об архитектуре» Жолтовский позднее перевёл на русский язык. Идеи Ренессанса настолько глубоко потрясли Жолтовского, что он останется верен им до конца своей жизни. В своей архитектурной практике Жолтовский создает многочисленные интерпретации «в духе Палладио». Так, в 1909—1912 годах на Спиридоновке по проекту Жолтовского возводится здание дома А. Г. Тарасова, повторяющее спроектированные Палладио фасады палаццо Тьене в Виченце, но пропорции заимствует у Палаццо Дожей в Венеции. Увлёкшись Палладио, Жолтовский занимается также изучением пропорций в архитектуре и искусстве. В пропорциях золотого сечения он находит производную функцию золотого сечения (528:472), которая вошла в теорию пропорции как «функция Жолтовского».

Довоенный период

После революции 1917 года Жолтовский сосредоточился на преподавательской деятельности в ВХУТЕМАСе и городском планировании. Среди его учеников этого периода — знаменитые советские архитекторы Илья Голосов, Пантелеймон Голосов, Константин Мельников.

В 1923 году Жолтовский разрабатывает генеральный план Всероссийской сельскохозяйственной выставки и проектирует на ней павильон «Машиностроение». В том же году Жолтовскому выделяют дом-усадьбу № 6 по Вознесенскому переулку, в котором ранее жили поэты Сумароков и Баратынский. В этом доме Жолтовский проживёт до самой смерти. Здесь же была организована мастерская архитектора. Жолтовский бережно сохранил интерьеры и гризайльную роспись потолков особняка. Гризайль был уничтожен в 1959 году, после смерти архитектора, когда кабинет Баратынского-Жолтовского было решено превратить в читальный зал архива города.

В 1932 году Жолтовскому было присвоено звание Заслуженного деятеля искусства РСФСР. В это время зодчий был занят проектированием и строительством жилого дома на Моховой улице в Москве. Знаменитый советский архитектор Алексей Щусев по поводу построенного Жолтовским Дома на Моховой высказался следующим образом: «Я считаю, что даже в Европе трудно найти мастера, который так тонко понял бы классику. Эта постройка является большим завоеванием современной архитектуры».

Во время Второй мировой войны

По воспоминаниям вдовы Виктора Веснина Жолтовский в 1941 году высказывал пораженческие настроения: «Не всё ли нам равно, будем мы работать для немцев или для русских…».

Творческая деятельность в 40-е и 50-е годы ХХ века

В 1945 году, после окончания Второй мировой войны, постановлением Правительства была создана Архитектурная мастерская-школа академика архитектуры И. В. Жолтовского. Среди работ мастерской данного периода наиболее значительные работы:

• Пристройка Зала приемов и Конференц-зала к особняку МИДа на Спиридоновке (архитекторы М. О. Барщ, Г. А. Захаров, Ю. Н. Шевердяев)
• Застройка Центральной площади в Калуге
• Застройка района Перово в Москве
• Проект Генерального плана и застройки города Сочи,
• План застройки подмосковных посёлков Железнодорожного и Крюкова.

Было также завершено строительство начатых до Второй мировой войны в Москве жилых домов на Смоленской пощади и Ленинском проспекте, а также строится жилой дом на Ярославском шоссе.

В доме на Смоленской, который известен как «Дом с башенкой», мастер снова обращается к излюбленной итальянской теме. Дом представляет собой укрупнённый вариант палладианского палаццо, а башенка откровенно цитирует колокольню Сан-Марко в Венеции — особенно верхний ярус с аркадой. Подъезды получили эффектное оформление: имитацию дубовых потолков, гризайль на колоннах, роспись на тему пушкинских героев из сказки «Руслан и Людмила», ниши ложных каминов. Внутри подъезда — дата постройки (1949), обозначенная римскими цифрами. В оформлении каминов участвуют — что характерно для послевоенной сталинской архитектуры — гирлянды из фруктов, а также мальчики-путти. Невинный мотив веселящихся младенцев выглядел скандально в глазах советского официоза того времени. В конце 1940-х годов Мастерская-школа Жолтовского, на фоне общего наступления руководства страны на искусство, начатого статьями А. А. Жданова в общесоюзных журналах «Звезда» и «Ленинград», была обвинена в космополитизме. Из Мастерской были изгнаны М. Барщ и Г. А. Захаров.

В 1949 году за проект жилого дома на Ленинском проспекте Жолтовский получает Сталинскую премию в области архитектуры. Список Сталинских лауреатов утверждал лично И. В. Сталин, поэтому с 1950 года гонения со стороны партийного руководства на Архитектурную школу Жолтовского прекратились. В 1950—1952 гг. мастерская Жолтовского осуществила реконструкцию Главного здания (Беговой беседки) Московского ипподрома, построенного в 1889—1894 годах по проекту архитекторов И. Т. Барютина и С. Ф. Кулагина. В 1952—1954 гг. мастерская-школа Жолтовского участвовала в Первом Всесоюзном конкурсе крупнопанельных жилых домов, для которого разработала шесть проектов различной этажности и конфигурации. Их характерная особенность состояла в сосредоточении всех нестандартных элементов в нижнем и верхнем ярусах зданий; были также впервые предложены открытые стыки панелей.

Умер И. В. Жолтовский в 1959 году в возрасте 91 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище (памятник — архитекторы П. И. Скокан, Г. Михайловская и Н. П. Сукоян). На стене дома № 6 в Вознесенском переулке, где с 1926 года и до своей смерти в 1959 году жил и работал И. В. Жолтовский, находится мемориальная доска.

В 1961 году Ермолаевский переулок на Патриарших прудах был переименован в честь архитектора в «улицу И. В. Жолтовского».

В 1994 году переулку было возвращено его первоначальное название.

Реализованные архитектурные работы

• 1903 — Дом скакового общества (Москва, Скаковая аллея 7)
• 1909—1912 — Дом Г. А. Тарасова на Спиридоновке
• 1923 — постройки первой ВСХВ
• 1926—1927— Центральная тепловая электростанция ГЭС-1 на Раушской набережной.
• 1927—1929— Два боковых крыла здания Госбанка на Неглинной улице.
• 1920-е годы: надстройка колокольни Кафедрального костёла в Пинске.
• 1923 год — Павильона сельскохозяйственного машиностроения «Шестигранник» (бывший павильон «Механизация» на Первой сельскохозяйственной выставке в 1923 году; арх. И. В. Жолтовский, В. Д. Кокорин, М. П. Парусников) в Парке Горького. Современный владелец — Центр современной культуры «Гараж»
• 1932—1934 — Дом на Моховой.
• 1940—1949 — Дом на Калужской улице (Ленинском проспекте).
• 1950—1955 — Здание и трибуны Московского ипподрома.
• 1950 — Дом для работников НКВД на Смоленской площади.
• 1954 — Школа № 1 им. А. С. Макаренко в Орске, по этому проекту были построены ещё две школы в Харькове и Москве.
• 1955 — жилой дом на Рижском проезде, д.3 ("близнец" дома на Проспекте Мира).
• 1957 — кинотеатр «Слава» на шоссе Энтузиастов (здание сгорело в 2006 году). По этому же проекту, ставшему типовым, в Москве построено ещё два кинотеатра: «Буревестник» (Ул. Коровий вал) и «Победа» на Абельмановской улице.
• 1957 — Дом Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) (на Проспекте Мира).
• 1958 — Здание МГХПУ им. Строганова на Волоколамском шоссе.
• 1963 — Санаторий «Горный» в Ливадии (Большая Ялта, Крым)
• Дом правительства (Махачкала)
• административное здание (Сочи)

Награды и премии

• заслуженный деятель искусства и техники РСФСР (1932)
• Заслуженный деятель искусств Белорусской ССР
• Сталинская премия второй степени (1950) — за архитектуру жилого дома № 11 по улице Калужской в Москве
• орден Ленина
• орден Трудового Красного Знамени (26.11.1942)

Действительный член Академии архитектуры СССР.

Память

• проспект Жолтовского в Пинске, Беларусь
• улица Жолтовского в Прокопьевске, Кемеровская область, Россия (с 1964)
• улица Жолтовского в Москве, с 1961 по 1993, ныне Ермолаевский переулок)
• медаль имени Ивана Владиславовича Жолтовского «За выдающийся вклад в архитектурное образование»; учреждена в 2008 Союзом архитекторов России

Ученики

Г. Гольц, М. Парусников, И. Соболев, С. Кожин, В. Кокорин, скульпторы И. Шадр, С. Конёнков, С. Меркурий. В начале 1930-х годов во вновь организованной Первой мастерской Моссовета под его руководством работали А. Власов, М. Барщ, М. Синявский, Г. Зундблат, Я. Ёхелес, К. Афанасьев, В. Колонна, П. Ревякин, Н. Рипинский и др.

Литература

• Айрапетов Ш. А. [www.edurss.ru/cgi-bin/db.pl?cp=&page=Book&id=22017&lang=Ru&blang=ru&list=Found О принципах архитектурной композиции И. В. Жолтовского.] — УРСС, 2004.
• Жолтовский И. В. Проекты и постройки. — М.: Гос. изд-во литературы по строительству и архитектуре, 1955.
• Палладио А. Четыре книги об архитектуре. / Ред. А. Габричевский, пер. И. Жолтовский. — М.: Архитектура-С, 2006. Репринт изд. 1937. ISBN 5-9647-0080-2
• Дмитрий Хмельницкий. Иван Жолтовский, DOM publishers, 2015, ISBN 9783869222844

Ссылки

• [mosbrodilka.ru/progulka1/spravka.html#zholt Жолтовский Иван Владиславович]. «Москва пешком». Наталья Невяжская. Проверено 14 сентября 2011. [www.webcitation.org/65VTbYwOl Архивировано из первоисточника 17 февраля 2012].
• [rusarh.ru/joltovski.htm И. В. Жолтовский]. rusarh.ru. — краткая биография. Проверено 14 сентября 2011. [www.webcitation.org/65VTcATI2 Архивировано из первоисточника 17 февраля 2012].
• [www.sovarch.ru/search/?id_arch=20 И. В. Жолтовский]. Sovarch.ru. — перечень построек. Проверено 14 сентября 2011. [www.webcitation.org/65VTd981H Архивировано из первоисточника 17 февраля 2012].
• [www.sovarch.ru/arch/zh/20/ Жолтовский Иван Владиславович]. Sovarch.ru. — биография. Проверено 14 сентября 2011. [www.webcitation.org/65VTe7UXh Архивировано из первоисточника 17 февраля 2012].
• [csl.bas-net.by/anews1.asp?id=6699 Жолтовский Иван Владиславович]. База данных «История белорусской науки в лицах» Центральной научной библиотеки им. Я.Коласа НАН Беларуси. Проверено 24 октября 2011. [www.webcitation.org/65VTeyj5u Архивировано из первоисточника 17 февраля 2012].
• Хмельницкий, Дмитрий [www.kapitel-spb.ru/index.php/component/content/article/82-2011-08-24-12-30-58 Загадки Жолтовского]. Конференция MONUMENTALITA & MODERNITA - Материалы конференции 2011. Капитель (2011). Проверено 14 сентября 2011. [www.webcitation.org/65VTgXdPV Архивировано из первоисточника 17 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Жолтовский, Иван Владиславович

– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.