Тюсин, Николай Максимович

Николай Максимович Тюсин
Дата рождения	27 ноября 1922(1922-11-27)
Место рождения	с. Шереметьевка, Лысогорская волость, Аткарский уезд, Саратовская губерния, РСФСР
Дата смерти	1 октября 1979(1979-10-01) (56 лет)
Место смерти	Белгород, РСФСР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Годы службы	1941—1946
Звание	Капитан
Часть	1006-й стрелковый полк 266-й стрелковой дивизии 5-й ударной армии
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Николай Максимович Тюсин (27 ноября 1922, Саратовская губерния — 1 октября 1979, Белгород) — Герой Советского Союза, командир роты 1006-го стрелкового полка, капитан.

Биография

Николай Максимович Тюсин родился 27 ноября 1922 года в селе Шереметьевка Лысогорской волости Аткарского уезда Саратовской губернии (ныне в Лысогорском районе Саратовской области) в крестьянской семье. Рано остался без родителей. Воспитывался в детском доме. Окончил школу-семилетку и ремесленное училище по специальности столяра.

В июле 1941 года добровольцем ушёл на фронт, призван Ленинским РВК города Москва. С 6 июля 1941 года участвовал в боях на Западном фронте. 11 марта 1942 года был ранен в бою за город Юхнов. Награждён медалью «За боевые заслуги». После госпиталя в 1943 году окончил курсы младших лейтенантов, командовал стрелковым взводом на 3-м Украинском фронте. 17 февраля 1944 года в бою за город Каховка был вторично ранен. 8 марта 1944 года в бою за город Николаев был тяжело ранен.

С 1944 года член ВКП(б).

После излечения в госпитале командовал стрелковой ротой в 1006-м стрелковом полку 266-й стрелковой дивизии. Участвовал в боях за освобождение Украины, Молдавии и Польши. Награждён орденом Красной Звезды. Особо отличился при штурме Берлина.

22—23 апреля 1945 года в боях на ближних подступах к Берлину старший лейтенант Тюсин отразил контратаку противника, в числе первых ворвался в город и пробился к Силезскому вокзалу. В наградном листе отмечалось: «22 апреля в бою на ближних подступах к Берлину противник силой до батальона пехоты с самоходными орудиями накопился под прикрытием домов для удара во фланг наступавшему на Берлин полку. Капитан Тюсин, обнаруживший намерения противника, проявил инициативу и со своей ротой по лощине и ручью зашел в тыл притаившемуся в засаде противнику, внезапным ударом в штыки уничтожил до 50 фашистов, 70 человек взял в плен и захватил одно самоходное орудие. 23 апреля, будучи раненным осколками вражеской мины в обе ноги, Тюсин остался в строю и продолжал командовать ротой. Истекая кровью, поддерживаемый двумя бойцами, он шел впереди роты, воодушевляя солдат личным примером мужества и отваги. В результате ожесточенной схватки с противником рота капитана Тюсина первой ворвалась в Берлин и, очищая квартал за кварталом, овладела опорным пунктом на подступах к Силезскому вокзалу, захватила вокзал. Только отсюда окончательно потерявший сознание от потери крови Тюсин был отправлен в тыл».

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 31 мая 1945 года капитану Тюсину Николаю Максимовичу было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

Около года продолжалось лечение тяжёлых ран. Демобилизовался капитан Тюсин в 1946 году инвалидом войны. Приехал в город Шадринск Курганской области, работал столяром-мебельщиком, мастером и старшим мастером на мебельной фабрике. Принимал активное участие в работе Шадринской городской партийной организации.

В 1966 году Николай Максимович по семейным обстоятельствам выехал на новое местожительство в город Уссурийск Приморского края. Последние годы жил в городе Белгород, работал на заводе «Ритм».

Николай Максимович Тюсин умер 1 октября 1979 года. Похоронен на кладбище Ячнево в Белгороде.

Награды

• Герой Советского Союза, 31 мая 1945 года:
  • орден Ленина,
  • медаль «Золотая Звезда» № 6994;
• орден Ленина;
• орден Красного Знамени (31 января 1945 года);
• орден Отечественной войны 2-й степени (3 августа 1944 года);
• орден Красной Звезды (26 июля 1944 года);
• медаль «За боевые заслуги»;
• юбилейная медаль «В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина»;
• медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»;
• юбилейная медаль «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»;
• юбилейная медаль «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»;
• медаль «За взятие Берлина».

Память

• В городе Белгороде на Аллее Героев ему установлен бюст.
• Мемориальная доска на доме, в котором проживал Герой: город Белгород, улица Победы, 58.
• В 2015 году среднюю общеобразовательную школу в посёлка Шереметьевка назвали в честь Н. М. Тюсина.

Литература

• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1988. — Т. 2 /Любов — Ящук/. — 863 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-203-00536-2.
• Золотое созвездие Зауралья. — Курган: Парус-М, 2000. — Кн. 1.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=11418 Николай Максимович Тюсин]. Сайт «Герои Страны». Проверено 9 июля 2014.

Отрывок, характеризующий Тюсин, Николай Максимович

– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.