Тяжёлая атлетика на летних Олимпийских играх 2008 — до 85 кг (мужчины)
Поделись знанием:
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Соревнования по тяжёлой атлетике в категории до 85 кг среди мужчин на летних Олимпийских играх 2008 проходили 15 августа. В турнире приняли участие 21 спортсмен из 19 стран.
Победу одержал китаец Лу Юн.
Содержание
Медалисты
| Золото | Серебро | Бронза |
Рекорды
Мировые рекорды до Олимпиады.
| Мировой рекорд | Рывок |  Андрей Рыбаков (BLR)
|
187 кг | Чиангмай, Таиланд | 22 сентября 2007 |
| Толчок |  Чжан Юн (CHN)
|
218 кг | Рамат-Ган, Израиль | 25 апреля 1998 | |
| Сумма | Андрей Рыбаков (BLR)
|
393 кг | Чиангмай, Таиланд | 22 сентября 2007 |
Результаты
| Место | Спортсмен | Группа | Вес | Рывок, кг | Толчок, кг | Общая сумма, кг | ||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | 2 | 3 | Результат | 1 | 2 | 3 | Результат | |||||
| 1 | Лу Юн (CHN) |
A | 84,41 | 175 | 180 | 180 | 208 | 214 | 214 | 394 | ||
| 2 |  Андрей Рыбаков (BLR) |
A | 84,69 | 180 | 185 | 185 | 200 | 204 | 209 | 209 | 394 | |
| 3 |  Тигран Мартиросян (ARM) |
A | 83,78 | 172 | 177 | 177 | 203 | 203 | 380 | |||
| 4 |  Владимир Седов (KAZ) |
A | 84,54 | 170 | 175 | 180 | 180 | 200 | 200 | 380 | ||
| 5 |  Хадьер Вальядарес[en] (CUB) |
A | 84,84 | 161 | 166 | 169 | 169 | 198 | 203 | 203 | 372 | |
| 6 |  Бенжамин Эннекен (FRA) |
A | 84,55 | 157 | 162 | 162 | 196 | 201 | 205 | 205 | 367 | |
| 7 |  Мансурбек Чашемов[en] (UZB) |
A | 84,71 | 165 | 165 | 195 | 199 | 202 | 202 | 367 | ||
| 8 |  Кендрик Фэррис[en] (USA) |
B | 84,14 | 153 | 157 | 160 | 160 | 195 | 202 | 202 | 362 | |
| 9 |  Интигам Заиров (AZE) |
A | 84,52 | 160 | 166 | 166 | 195 | 195 | 361 | |||
| 10 |  Карлос Андика[en] (COL) |
B | 84,62 | 155 | 155 | 190 | 195 | 201 | 201 | 356 | ||
| 11 |  Уланбек Молдодосов[en] (KGZ) |
B | 84,74 | 152 | 152 | 182 | 190 | 194 | 194 | 346 | ||
| 12 |  Ондрей Кутлик[en] (SVK) |
B | 84,89 | 150 | 150 | 186 | 193 | 193 | 343 | |||
| 13 |  Бенедикт Улоко[en] (NGR) |
B | 84,97 | 144 | 148 | 148 | 187 | 191 | 191 | 339 | ||
| 14 |  Брис Бачая[en] (CMR) |
B | 82,77 | 150 | 153 | 153 | 180 | 180 | 333 | |||
| 15 |  Дэвид Катоатау (KIR) |
B | 84,17 | 130 | 135 | 135 | 170 | 178 | 178 | 313 | ||
| 16 |  Терренс Дикси[en] (SEY) |
B | 82,67 | 110 | 115 | 115 | 130 | 140 | 140 | 255 | ||
| — |  Иззет Индже[en] (TUR) |
A | 84,29 | 165 | 170 | 170 | — | — | — | — | ||
| — | Вадим Стрельцов (BLR) |
A | 84,37 | — | — | — | — | — | — | — | — | |
| — |  Рауль Цирекидзе (GEO) |
B | 84,55 | 143 | 143 | — | — | — | — | — | ||
| — |  Хербис Маркес[en] (VEN) |
B | 84,91 | — | — | — | — | — | — | |||
| — | Эдгар Геворкян[en] (ARM) |
A | 84,69 | 170 | 176 | 176 | — | — | ||||
Напишите отзыв о статье "Тяжёлая атлетика на летних Олимпийских играх 2008 — до 85 кг (мужчины)"
Примечания
Ссылки
- [www.iwf.net/results/results-by-events/?event=21 Результаты на сайте IWF]
Отрывок, характеризующий Тяжёлая атлетика на летних Олимпийских играх 2008 — до 85 кг (мужчины)
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
