Узунов, Атанас

Атанас Узунов

Атанас Маринов Узунов (1857, Рущук, Османская империя, ныне Русе, Болгария, — 22 февраля 1887, там же) — болгарский военный деятель.

Биография

Атанас Узунов участвовал в национально-освободительном Старозагорском восстании, в составе Червеноводской четы (1875 год), после неудачи восстания эмигрировал в Румынию. В 1876 г. в качестве добровольца принял участие в Сербско-турецкой войне, участвовал в боях при Зайчаре и Корито. Затем поступил на службу в 60-й пехотный Замосцский полк русской армии, в 1877 г. поступил в Одесское юнкерское пехотное училище. В том же году, с началом русско-турецкой войны 1877—1878 поступил ополченцем в 3-ю роту 2-й дружины (батальона) Болгарского ополчения, участвовал в боях при Стара-Загоре, на Шипке, при Шейново, в Котленском балкане. Был награждён Знаком отличия Военного ордена (Георгиевским крестом) 4-й степени и в 1878 произведён в прапорщики.

После освобождения Болгарии служил во 2-й пехотной Кюстендилской дружине (с 1879), затем в 22-й пехотной Пазарджикской дружине и 1-й сапёрной Софийской роте. В 1885 г. первым из болгарских офицеров Узунов окончил Николаевскую инженерную академию в Санкт-Петербурге. Он - автор рукописи «Полза от военно-инженерното изкуство».

Во время Сербско-болгарской войны 1885 года капитан Узунов был начальником немногочисленного Северного отряда и комендантом Видинской крепости на Дунае, проявил себя как эрудированный военный инженер при укреплении и обороне крепости. Во время осады Видина сербскими войсками успешно оборонял крепость от превосходящих сил противника. Когда сербский генерал Милойко Лешанин (другой герой Сербско-турецкой войны) предложил ему сдать крепость, то Узунов ответил ему, что его учили брать крепости, а не сдавать их, и продолжал оборону. Под его руководством был отбит штурм крепости 14-17 ноября 1885, после чего сербские войска были вынуждены отступить. За защиту Видина Узунову было присвоено звание почётного гражданина этого города.

В 1885—1886 гг. Узунов командовал пионерной (инженерной) дружиной в Русе. В 1887 — командир 3-й пехотной бригады и комендант Русе. Придерживался пророссийских политических взглядов, в феврале 1887 г. возглавил восстание офицеров-русофилов в Русе - т. наз. «Русенский бунт» против председателя Народного Собрания (впоследствии — регента и министра-президента) Стефана Стамболова, управлявшего княжеством с помощью грубых авторитарных методов. Ближайшими соратниками Узунова стали майор Олимпий Панов и руководитель народного ополчения Тома Кырджиев. И Панов, и Кырджиев, и Узунов были участниками боёв за Шипку, Плевну и Стара-Загору. Однако, силы мятежников и правительства слишком неравны, бунтовщики были арестованы и преданы военно-полевому суду.

Поспешите с осуждением, утверждайте приговор и немедленно приводите в исполнение. Если промедлите, русофилам придут на помощь. Осужденные должны быть расстреляны завтра же.

— требовала телеграмма военного министра. На суде Панов держался мужественно, называя себя не предателем, а патриотом Болгарии. Рано утром 22 февраля приговор привели в исполнение. Очевидец трагедии писал: «

Твёрдо и непоколебимо, с гордо поднятой головой глядя в лицо смерти, Олимпий Панов спокойно отдал свой последний офицерский приказ: «Огонь, пли!». Раздался залп, он упал. Он погиб как герой».

Тома Кырджиев крикнул в последний миг: «

Не плачьте обо мне! Плачьте об Олимпии Панове, потому что и через столетие Болгария не родит такого сына!

Атанас Узунов перед смертью произнёс: «

Умираю с глубоким убеждением, что боролся за свободу Отечества, любимого мною всем сердцем.

В его честь Узунова названы село Майор-Узуново, многие улицы в болгарских городах и Спортивное училище в Русе.

Звания

• С 27 апреля г1878 — прапорщик.
• С 1879 — подпоручик.
• С 24 марта 1882 — поручик
• С 24 марта 1885 — капитан.
• С 1885 — майор.

Награды

• орден «За храбрость» 3-й степени.
• орден святого Александра 5-й степени.
• Георгиевский крест 4-й степени (Россия).

Ссылки

• [forum.boinaslava.net/showpost.php?p=136287&postcount=37 Биография]

Отрывок, характеризующий Узунов, Атанас

31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.