Ферми (город)
Древний город
|
Ферми (иначе Терми, Thermi) — относящийся к эпохам позднего энеолита и халколита город, который был расположен на острове Лесбос в восточной части Средиземноморья.
История
Как установила работавшая на его месте в 1929—1933 годы английская археологическая экспедиция под руководством У. Лэмба, существовал на протяжении почти 2.000 лет. Первое поселение (слой Ферми I) возникло в самом начале III тысячелетия до н. э. и представляло собой посёлок городского типа, застроенный 2-х комнатными домами, со стенами, сложенными из глины-сырца, стоящими на каменных основаниях. Обнаружены также многочисленные медеплавильные мастерские, продукцией которой жители Ферми широко торговали по всей акватории Эгейского моря.
Слой Ферми III уже указывает на интенсивное развитие производства бронзы, что ощущается также и в заметном развитии сельскохозяйственного производства, свидетельством чего являются многочисленные бофры (ямы для хранения зерна). Пятый слой, Ферми V, относящийся примерно к 2500 году до н. э., показывает нам существование здесь большого торгового города, окружённого мощными стенами с башнями, мощёными мостовыми и отличным водопроводом. В середине II тысячелетия до н. э. (в 1400—1300 годах до н. э.) Ферми становится также одним из религиозных центров крито-микенской культуры, местом поклонения жене Зевса, богине Гере. Разрушение города приходится на время гибели крито-микенской цивилизации.
Напишите отзыв о статье "Ферми (город)"
Литература
- W. Lamb. «Excavations at Thermi in Lesbos». Cambridge, 1936.
Отрывок, характеризующий Ферми (город)
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
