Фефер, Ицик

Ицик Фефер
איציק פֿעפֿער
Имя при рождении:	Ицик (Исаак Соломонович) Фефер
Дата рождения:	10 (23) сентября 1900(1900-09-23)
Место рождения:	Шпола, Киевская губерния, Российская империя
Дата смерти:	12 августа 1952(1952-08-12) (51 год)
Место смерти:	Москва
Гражданство:	СССР СССР
Род деятельности:	Советский еврейский поэт, секретарь Еврейского антифашистского комитета (1945—1948)
Язык произведений:	идиш

Ицик Фе́фер (идиш ‏איציק פֿעפֿער‏‎, Исаак Соломонович Фефер; 10 [23] сентября 1900 — 12 августа 1952) — еврейский советский поэт и общественный деятель. Писал на идише.

Биография

Отец — учитель, автор стихов, написанных в стиле народной поэзии; мать — чулочница. Получил домашнее образование под руководством отца.

Двенадцатилетним подростком поступил на работу в типографию. В 1919 году включился в революционную деятельность, вступил в партию большевиков. Дебютировал в 1919 году в киевской газете «Комунистише фон» («Коммунистическое знамя»), печатался в газетах «Югнт», «Найе цайт», «Фолкс-цайтунг», «Штэрн», «Украинэ», «Пролэтарише фон» и др. Стал одним из руководителей киевской литературной группы «Видэрвукс» («Поросль» на идише), в издательстве которой в 1922 году вышел его первый сборник «Шпэнэр» («Щепки» на идише).

Схваченный деникинской контрразведкой, попал в киевскую тюрьму, откуда его освободили вооружённые рабочие. В годы гражданской войны воевал на стороне большевиков; затем редактировал уездную газету.

Редактировал литературно-художественные журналы на идише и принимал активное участие в жизни писательских организаций Украины и Москвы. Был членом президиума ССП УССР и членом правления ССП СССР. Орденоносец.

С 1922 по 1948 год написал ряд стихотворений, баллад, басен, вошедших в сборники его стихотворений. Произведения Фефера неоднократно издавались в переводе на русский язык.

Был наиболее политизирован среди еврейских поэтов. Сборники стихотворений и поэм Фефера, главным образом посвящены строительству социализма. Пьеса «Солнце не заходит» (1947), поставлена в Госете.

После начала ВОВ эвакуирован в Уфу, в апреле 1942 года, стал членом (с 1945 — ответственным секретарём) Еврейского антифашистского комитета при Совинформбюро.

С апреля 1942 года — заместитель редактора издававшейся ЕАК газеты «Эйникайт» («Единение»). Летом 1943 года по поручению советского руководства вместе с С. Михоэлсом совершил поездку по США, Канаде, Мексике и Англии с целью сбора средств для Красной Армии. В феврале 1944 вместе с С. Михоэлсом и Ш. Эпштейном подписал письмо И. В. Сталину с просьбой об организации Еврейской автономии в Крыму.

Тесно сотрудничал с органами НКВД, имел конспиративные встречи с Л. П. Берией; во время войны курировалася заместителем начальника управления контрразведки НКГБ Л. Ф. Райхманом. О связях Фефера с органами ГБ Михоэлс и члены президиума ЕАК догадывались (или знали), но ничего от него не скрывали, считая, что вся деятельность комитета направлена на благо государства.

После разгрома ЕАК и ареста (Фефер был арестован одним из первых) он оговаривает не только товарищей по комитету, но и себя, сотрудничая со следствием и надеясь на особое к себе отношение. Только в конце судебного процесса, когда обвиняемые не признали свою вину и рассказали о тех методах, какими велось следствие, Фефер понял, что и ему не дадут пощады, и отказался от своих показаний.

Вот что сказал Ицик Фефер: «Следователь Лихачев говорил мне: „Если мы вас арестовали, то найдём и преступление… Мы из вас выколотим всё, что нам нужно.“ Так это и оказалось. Я не преступник, но будучи сильно запуганным, дал на себя и других вымышленные показания».

12 августа 1952 года Фефер был расстрелян по приговору специальной судебной коллегии по делу ЕАК вместе с другими деятелями еврейской культуры СССР. Реабилитирован в 1955 году.

«Следствием по делу арестованных бывших руководителей еврейского антифашистского комитета установлено, что во время своего пребывания в США МИХОЭЛС и ФЕФЕР встречались с ВЕЙЦМАНОМ Х. и передали ему клеветническую информацию о положении евреев в СССР», — отмечалось в письме министра госбезопасности С. Д. Игнатьева к секретарю ЦК КПСС Маленкову от 07.02.1953.

Посмертно реабилитирован в ноябре 1955 года. На московском Николо-Архангельском кладбище И. Феферу установлен кенотаф.

Дочь — Фефер-Калиш Дора Исааковна, 1924 г. р.

Библиография

На русском языке

• Сборник стихов / Предисл. М. Равич-Черкасского. — М.-Л.: ОГИЗ-ГИХЛ, 1931. — 108 с.
• Избранные стихи / Пер. с евр. — М.: Гослитиздат, 1935. — 154, [4] с.: 1 с. объявл.
• Стихотворения и поэмы / Пер. с евр.; Портр. З. Толкачёва. — М.: Гослитиздат, 1938. — 272 с.
• Стихи / Пер. с евр. — Киев: Укргоснацмениздат, 1939. — 47 с.
• Клад: Стихи / Пер. с евр.; [Рис. Г. Кравцова]. — М.: Гослитиздат, 1939. — 136 с.: илл.
• Берлинская ночь: [Стихи]. — [Уфа]: ССП Украины, 1942. — 22, [2] с.
• Военная песня: [Стихи]. — [Уфа]: ССП Украины, 1942. — 28 с.
• Война и люди: [Стихи]. — Уфа: Башгосиздат, 1942. — 32 с.
• Два мира: [Стихи]. — Куйбышев: ОблГИЗ, 1943. — 38, [2] с.
• Избранное / Пер. с евр.; Ред. и вступ. ст. П. Антокольского. — М.: Сов. писатель, 1957. — 393 с.: 1 л. портр.
• Стихи и поэмы / Пер. с евр. — М.: Гослитиздат, 1958. — 319 с.: 1 л. портр.
• Дружба: Стихи и сказки / Пер. с евр.; [Илл.: В. Лазаревская]. — М.: Детгиз, 1958. — 80 с.: илл.
• Стихи / Пер. с евр.; [Вступ. ст. П. Балашова]. — М.: Худ. лит., 1969. — 287 с.: 1 л. портр.

Ссылки

• [www.sbu.gov.ua/sbu/doccatalog%5Cdocument?id=43086 Дора Фефер, Мой отец Ицик Фефер]
• Михаэль Дорфман [lamerkhav.wordpress.com/%D0%B8%D0%B4%D0%B8%D1%88/%D0%B0%D0%BD%D0%BD%D0%B0-%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BD%D0%B0-%D0%BD%D0%B0%D1%88-%D0%BE%D1%82%D1%80%D1%8F%D0%B4-%D1%85%D0%BE%D1%87%D0%B5%D1%82-%D0%B2%D0%B8%D0%B4%D0%B5%D1%82%D1%8C-%D0%BF%D0%BE%D1%80%D0%BE/ Советские евреи: Анна-Ванна, наш отряд хочет видеть поросят!]

Отрывок, характеризующий Фефер, Ицик

Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.