Финкенштейнский договор

Финкенштейнский договор — союзный договор, заключённый 4 мая 1807 года в Финкенштейнском дворце (англ.) графов Дона (Восточная Пруссия, ныне — на территории Польши) проживавшим там императором Наполеоном с персидскими послами, которые представляли интересы Фетх-Али-шаха. Договор был направлен против Российской и Британской империй.

24 декабря 1807 года, после вступления французской миссии генерала Гардана в Тегеран в договоре появилась дополнительная статья, по которой персы уступали Наполеону остров Карек и предоставляли французам право реформировать персидскую армию по европейскому образцу, а также устраивать военные фактории в Гомбруне и Бушире.

Несмотря на громкую начальную огласку, договор продлился недолго и не оправдал надежды обеих сторон на французский реванш в Индии, ставшей почти полностью британской, или иранский реванш в Закавказье, которое осталось под властью российской короны. Наполеон надеялся на то, что Персия, желая вернуть Грузию, откроет второй фронт войны с Россией и, кроме того, порвёт все дипломатические и торговые отношения с Великобританией, призвав на борьбу с ней народы Афганистана.

Английский дипломат Джон Малькольм взятками и щедрыми подарками сумел по сути аннулировать франко-персидский союз (фр.) уже через 10 месяцев после его заключения. Так был подписан Англо-персидский договор (1808), направленный фактически против России, которую всерьёз опасались как персы, так и англичане.

Отрывок, характеризующий Финкенштейнский договор

На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.