Хейнс, Маркес

Маркес Хейнс
Marques Haynes
Завершил карьеру
Позиция:	Защитник
Рост:	183 см
Вес:	73 кг
Гражданство:	США США
Дата рождения:	3 октября 1926(1926-10-03)
Место рождения:	Санд-Спрингс, Оклахома
Дата смерти:	22 мая 2015(2015-05-22) (88 лет)
Место смерти:	Плейно, США
Колледж:	Лангстон (1942—1946)
Команды Гарлем Глобтроттерс (1946—1953) Гарлем Маджишенс (1953—1972) Гарлем Глобтроттерс (1972—1979) Бакетирс (1979—1981) Гарлем Уизардс (1981—1983) Гарлем Маджишенс (1983—1992) Личные награды и достижения За ним в «Глобтроттерс» закреплён № 20 [www.hoophall.com/hall-of-famers/tag/marques-o-haynes 1998 Баскетбольный Зал славы]

Маркес Ореол Хейнс (англ. Marques Oreole Haynes; 3 октября 1926, Санд-Спрингс, Оклахома — 22 мая 2015, Плейно, Техас) — американский профессиональный баскетболист, спортивный менеджер и предприниматель, известный как «величайший дриблёр мира». Член Баскетбольного Зала славы с 1998 года, в общей сложности член шести Залов славы.

Биография

В детстве старшая сестра брала Маркеса на тренировки школьной баскетбольной команды. Мальчик, дожидавшийся сестру рядом с игровой площадкой, упражнялся в это время в дриблинге. Небольшой рост впоследствии мешал ему самому попасть в школьную сборную, и он был включён в состав лишь в 11-м классе. За два последних года учёбы Маркес дважды включался в символическую сборную конференции, а в 1941 году выиграл со школой имени Б. Т. Вашингтона национальное первенство среди негритянских школ и был включён во вторую символическую сборную школьников США.

После окончания школы в 1942 году Маркес поступил в Лангстонский университет — вуз в Оклахоме, где учились чернокожие студенты. Проучившись четыре года, он постоянно оставался наиболее ценным игроком университетской баскетбольной сборной и трижды (в 1944, 1945 и 1946 годах; по другим данным, все четыре года) признавался самым ценным игроком конференции. За время его выступлений за сборную Лангстонского университета его команда выиграла 112 матчей (в том числе 59 подряд), проиграв только три. В 1946 году ведомая им сборная нанесла сенсационное поражение знаменитой гастролирующей команде «Гарлем Глобтроттерс». Матч закончился со счётом 74-70 в пользу команды Хейнса, который набрал за игру 26 очков. Сразу после этого владелец «Глобтроттерс» Эйб Саперстейн предложил молодому баскетболисту профессиональный контракт. Однако Хейнс предпочёл сначала закончить университет.

Получив университетский диплом, Хейнс присоединился к фарм-клубу «Глобтроттерс», «Канзас-Сити Старз», но провёл в их составе всего несколько недель, перейдя в основную команду. В её составе он участвовал в победных матчах 1948 и 1949 годов против сильнейшей белой профессиональной команды «Миннеаполис Лейкерс» и в первых европейских гастролях, в том числе в матче на Олимпийском стадионе Берлина в присутствии 75-тысячной аудитории.

Хейнс расстался с «Глобтроттерс» в 1953 году из-за финансовых разногласий с Саперстейном, не желавшим улучшать условия его контракта. В пылу спора Саперстейн однажды бросил Маркесу: «Неграм незачем иметь столько денег, сколько белым». В ответ Хейнс, отказавшись от предлагаемого ему контракта с командой НБА «Филадельфия Уорриорз», создал собственную гастролирующую команду — «Гарлем Маджишенс», куда позже перешёл ещё один знаменитый игрок «Глобтроттерс» — «принц-клоун» Рис Татум. Хейнс выступал с «Маджишенс» 18 лет, в 1955 году вторично отказавшись от предложения выступать в НБА, на этот раз в составе «Миннеаполис Лейкерс». Затем он вновь присоединился к «Глобтроттерс» и продолжал выступать вплоть до 1992 года как игрок, а затем как играющий тренер, как в их составе, так и в «Бакетирс» Медоуларка Лемона, а позже в возрождённых «Маджишенс». Всего за сорокалетнюю игровую карьеру, в основном отданную выставочному баскетболу, Хейнс провёл больше 12 тысяч матчей в 97 странах. В 1998 году за заслуги в развитии баскетбола он стал первым игроком «Глобтроттерс» в списках Баскетбольного Зала славы.

Помимо игровой деятельности, Хейнс в эти же годы занимался и бизнесом, основав компанию по производству спортивной одежды Biella. За первые три месяца с фирмой Хейнса заключили контракт 500 магазинов модной одежды.

Стиль игры

Игровой стиль Маркеса Хейнса отличал ажурный дриблинг, отработанный ещё в детстве. Его называли «величайшим дриблёром мира». Он мог вести мяч в каких-то 15 сантиметрах от пола, сидя и даже лёжа. При этом он никогда не смотрел на мяч, постоянно будучи готовым отреагировать на любое движение опекающего игрока. Хейнс мог вести мяч несколько минут, как это было в финале студенческого чемпионата, когда он «водил» соперников по площадке две с половиной минуты, приведя в неистовство зрителей. Во время выступлений за «Глобтроттерс» он был основным игроком в амплуа «ведущего мяч», и после его ухода команда всегда находила игроков, способных заполнить эту нишу. Его дриблинг вдохновлял впоследствии таких звёзд НБА, как Уолт Хазард и Мэджик Джонсон.

Признание заслуг

Маркес Хейнс — член шести различных Залов славы:

• Зала славы Национальной ассоциации студенческого спорта США (1985)
• Зала славы штата Оклахома (1990)
• Зала славы Ист-Хартфорда (Коннектикут, 1992)
• Зала славы имени Джима Торпа (1993)
• Зала славы Лангстонского университета (1995)
• Баскетбольного Зала славы (1998)

В честь Хейнса, уроженца Оклахомы, названо шоссе Маркеса Хейнса (12-мильный участок оклахомского шоссе 97) и баскетбольный комплекс Лангстонского университета. В 2001 году командой «Гарлем Глобтроттерс» за ним был навечно закреплён номер 20, под которым он выступал.

Литература

• David Blevins. Haynes, Marques // [books.google.ca/books?id=aB8sCV5nVaoC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false The Sports Hall of Fame Encyclopedia: Baseball, Basketball, Football, Hockey, Soccer]. — Plymouth, UK: Scarecrow Press, 2012. — P. 431. — ISBN 978-0-8108-6130-5.
• John Grasso. Haynes, Marques Oreole // [books.google.ca/books?id=nZUarsZyzokC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Historical Dictionary of Basketball]. — Plymouth, UK: Scarecrow Press, 2011. — P. 156. — ISBN 978-0-8108-6763-5.

Ссылки

• [digital.library.okstate.edu/encyclopedia/entries/H/HA055.html Биография на сайте энциклопедии Оклахомы]  (англ.)
• [www.hoophall.com/hall-of-famers/tag/marques-o-haynes Профайл на сайте Баскетбольного Зала славы]  (англ.)
• [www.harlemglobetrotters.com/harlem-globetrotter-legend/marques-haynes Профайл на официальном сайте «Гарлем Глобтроттерс»]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Хейнс, Маркес

– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…