Хенология

Хенология (греч. ἕνωσ — единое, греч. λόγος — учение, наука) — первоначально платоническое учение о Едином. По мнению А. Доброхотова, хенология «исследует границу бытия и сверхбытийного Единого» [www.hse.ru/pubs/share/direct/document/83892171].

Основные положения и история термина

Основные принципы хенологии:

• Неделимость Единого (как монады);
• Фактичность одного (единицы) как количества. Число «один» является цифрой и принципом, на основании которого может быть положены и определены происхождение и мерность всего (нумерический монизм);
• Эманация сущего из Единого;
• Ассоциация элементов Единым в одно целое (сингулярность – агломерат);
• Восхождение к Единому, т.е., сингулярная редукция сущего (бытия), приостановка дискурса как радикальный апофазис.

Впервые использовал термин «хенологический» в 1943 году британский теолог Э. Мэсколл, использовав его для обозначения т.н. онтологического доказательства бытия бога Фомы Аквинского, в котором единство личности бога возникает как основание кратности вещей. Французский философ и теолог Этьен Жильсон применил термин «énologie» в 1948 г. в качестве обозначения неоплатонического единства мышления в рамках европейско-христианской средневековой традиции, чтобы отличить его от христианской онтологической идеи и сформулировал вывод: «быть – это нечто иное, чем быть единым». В философский оборот концепт «henologi» впервые вводится норвежским историком философии Эгилом А. Виллером, который и отделяет его как обозначение единства и первоначального истока гомологической доктрины (Единого) от онтологических принципов бытия и сущего.

Хенология как стержень метафизических систем вертикальной топики

Основные положения хенологии восходят к диалогу Платона «Парменид» (так называемая 1-я гипотеза). Единое характеризуется Платоном исключительно в апофатических терминах. Практически единственным позитивным тезисом 1-й гипотезы диалога "Парменид" является идея тождества, восходящая к положению Единое в смысле единства, оказавшая существенное влияние на все последующее развитие философской мысли. Существующее единое (единое-многое, единое-есть), в соответствии с положениями 2-й гипотезы есть бытие, точное, как много позже резюмировал М. Хайдеггер, - бытийствующее, т.е., единое, задающее предпосылки темпорального развёртывания себя, эманации во многое. Хенология была детально разработана основателем неоплатонизма Плотином. Единое Плотин характеризовал как Сверхбытие (ὑπερούσιον).

Ямвлих отождествил Единое с Эйктоном - "первым воспринятым дитём", которое стоит почитать безмволвно

Ключевой идеей хенологии является представление о Едином, что является скрытым, апофатическим истоком всего сущего. Единое вечно, вневременно, его можно характеризовать только негативными определениями.

Фундаментальное различие между истоком сущего и онтологией древних философов, в современной истории философии известно как антитеза Единого и бытия (единое – многое εν πολλα рождает рефлектирующий ум), или хенологическая разница. Хенологическая разница: между Единым как Сверхбытием и небытием бытия; и бытием как бытием сущего. Разница между Сверхбытием как простым единством и бытием как покой вне наличного бытия и изменчивой множественности.

Вопрошание о Едином, как традиционно считается, восходит к Пармениду, основателю школы элеатов и греческой метафизики. Парменид представлен как главный участник Платоном в одноимённом диалоге. Хотя, если мы можем достоверно судить о том, как понимал Единое Парменид, и том, что вкладывали в это понятие последователи Платона, то можно увидеть ряд существенных различий. Конечно, реальный Парменид не использовал понятие трансцендентного (тогда, естественно, такого концепта не было), и Парменид учил об Едином как о целом, охватывающем всё, хоть чуждом всему в силу своей монументальной тотальности. В то время, платоновское учение об Едином радикально иное. Исторический Парменид говорил о Едином в катафатических, т.е., утвердительных терминах. Платон же отказывает Единому в статусе бытия, целостности и каких-либо атрибутов.

В 1-й гипотезе диалога Платона «Парменид» из второй части диалога участники подробно исследуют Единое.

«Первая гипотеза (137с – 142b): «Если единое едино», – приводит к заключениям, что единое не имеет частей и, следовательно, не есть целое; не будучи целым, оно не имеет ни начала, ни середины, ни конца и, следовательно, беспредельно; оно не находится ни в другом, ни в себе самом – нигде не находится; оно не движется и не покоится; оно не может быть тождественно ни другому, ни самому себе, ибо тождество предполагает соотнесение; наконец, парадокс: если единое едино, то оно не существует, ибо бытие и единое – не одно и то же. Оно непознаваемо и невыразимо: «Нет ни имени, ни слова для него, ни знания о нем, ни чувственного его восприятия, ни мнения» (142а). Первая гипотеза «Парменида» – источник и образец всей апофатической теологии и диалектики, от Прокла и Псевдо-Дионисия Ареопагита до немецких мистиков (Г. Сузо, И. Таулер, М. Экхарт). Всякое слово об абсолюте как таковом может быть только отрицанием (т.е., апофазисом). То, что по ту сторону мира, не является ничем из этого мира, есть с точки зрения мира ничто»[iph.ras.ru/elib/2272.html].

Поэтому, парадоксальным выводом хенологии уже на заре становления платонизма является то, что Единое не обладает даже бытием, т.е., Единое, в некотором роде есть небытие (но не положено как небытие как таковое).

Из изложенного выше следует заключить, что хенология – важная (если не самая главная) наука о небытии и ничто.

Если хенология выступает своебразным методологическим стержнем метафизических систем вертикальной топики, то главным актором, сшивающим метафизическую иерархию, выступает логос. Нумений, отчасти следуя за ранним платоником Ксенократом, говорит о "трёх богах" - Нетворящем Отце (πατέρας), Творящем Логосе (λόγος ποιητής) и Сотворённом Космосе (ποίημα).

Хенология была детально разработана основателем неоплатонизма Плотином. Единое в пятом трактате V «О том что умопостигаемые сущие не вне ума, и о благе» Эннеады Плотин характеризовал как такое Сверхбытие, бледным следом чего является бытие . Плотин утверждал, что мысля Единое, мы мыслим то же, что и Благо.

Дальнейшее развитие хенология получила в трудах неоплатоников (Прокл, Дамаский), а также мыслителей и философов, так или иначе испытавших на себе влияние идей неоплатонизма (И. Эриугена, Н. Кузанский, Я. Бёме, Ф. Шеллинг, Г. Гегель), Ф. Шлегель.

В неоплатоническом учении следует отметить триаду монэ-пребывание (μονη), проодос-исхождение (προοδος), эпистрофе-восхождение (επιστροφη). Постоянство высшего апофатического Единого, космогоническое исхождение (эманация) и возврат в Единое (кеносис, тавхид, теозис). Вечная развёртка, эманация всего сущего из Единого сопровождается вовзращением к первоначальному истоку — т. н. хеносис. Хеносис (ενωσισ) есть «возврат к предбытийному единому».

Единое присутствует в душах как имманентная трансцендентность, Прокл утверждает, что хеносис "помещает единое души в самом Божественном Едином и объединяет нашу энергию с энергией богов. В этот момент мы принадлежим не себе, но богам, мы пребываем в свете богов и со всех сторон окружены им. Это и есть предел истинной молитвы, позволяющей соединить возвращение с пребыванием и вновь включить все произошедшее от божественного Единого в само это Единое, объяв заключенный в нас свет светом богов"

Эриугена называл Единое «творящим нетварным началом», Н. Кузанский разработал концепцию соединения противоположностей в Едином, где разрешаются все видимые противоречия между несовместимым.

Р. Генон разделял потенциально творящее и потенциально нетворящее бытие.

Шеллинг в основе своей философии устанавливает тезис А = А (философия абсолютного тождества).

Полагая принцип Единого в основе всего сущего как одно единственное понятие — чистое бытие Абсолютной идеи, Гегель строит свою философскую систему как процесс его последующего развёртывания-дефиниции.

Исследователь Э. Доддс считал, что "к понятию Единого,  как  отчетливо  понимал  и  сам  Плотин,  можно  прийти  путем  диалектического восхождения;  и, ...поскольку,  элемент  личного  мистицизма  отсутствует  как  у представителей Древней Академии, так и в фрагментах неопифагорейцев (до тех пор, пока мы не обратимся к Нумению). Диалектика же, как мы видим в "Пармениде", может сказать нам только о том, чем Единое не является. Это громоздкое скопление отрицательных  характеристик  может  вполне  удовлетворить  метафизика,  но  по верному замечанию Инге (Inge), никто не может поклоняться отрицательной частице. Абсолют философа  сможет  превратиться  в  божество  как  объект  богопознания  лишь  став  тем или  иным  способом  доступным  человеческому  сознанию.  Однако  уже  во  времена Эмпедокла все признавали, что подобное познается только подобным. Следовательно, предельный  принцип  единства  во  вселенной  доступен,  если  он  вообще  может  быть доступным,  только  некоторому  предельному  принципу  единства  в  человеке.  И  этот доступ  должен  быть  сверх‐рациональным:  как  космическое  единство  запредельно космическому уму, так воплощенное единство должно превосходить воплощенный ум.

Поэтому высший  акт познания не может сводится к обычному познавательному  акту; он должен состоять в моментальной актуализации потенциального тождества Абсолюта в человеке с Абсолютом вне его" .

Хенология и склонность к Единому

Естественная, интуитивная и осознанная склонность к Единому, Благу получила название синдерезис:

"Синдересис - исследователи считают, что synderesis является продуктом контаминации двух искаженных греческих слов συντερειρηςιν, дословно, "содержание в чём-либо", собирание в одном месте и συνειδησις, дословно, "общие идеи", разделённое несколькими людьми знание". Бонавентура толковал синдересис как естественную склонность души к благу" .

Первоисточником понятия "синдересис" выступил образ единой парусины, накрывающей многих людей (Платон, "Парменид", 131b).

Таким образом, апофатическое Единое может быть исследовано инструментом, близким по смыслу к интеллектуальной интуиции.

Здесь стоит вспомнить слова Диотимы из платоновского диалога "Пир":

"Кто, наставляемый на пути любви, будет в правильном порядке созерцать прекрасное, тот, достигнув конца этого пути, вдруг увидит нечто удивительно прекрасное по природе, то самое, Сократ, ради чего и были предприняты все предшествующие труды, – нечто, во-первых, вечное, то есть не знающее ни рождения, ни гибели, ни роста, ни оскудения, а во-вторых, не в чем-то прекрасное, а в чем-то безобразное, не когда-то, где-то, для кого-то и сравнительно с чем-то прекрасное, а в другое время, в другом месте, для другого и сравнительно с другим безобразное. Прекрасное это предстанет ему не в виде какого-то лица, рук или иной части тела, не в виде какой-то речи или знания, не в чем-то другом, будь то животное, Земля, небо или еще что-нибудь, а само по себе, всегда в самом себе единообразное; bвсе же другие разновидности прекрасного причастны к нему таким образом, что они возникают и гибнут, а его не становится ни больше, ни меньше, и никаких воздействий оно не испытывает. И тот, кто благодаря правильной любви к юношам поднялся над отдельными разновидностями прекрасного и начал постигать само прекрасное, тот, пожалуй, почти у цели".

Из важнейших современных исследователей хенологии следует отметить норвежского философа Э. Виллера, выпустившего в 1993 г. в Осло двухтомное исследование «Учение о едином в античности и средневековье» (рус. пер. 2002 г.).

Литература

1. Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Античность и Средневековье (1-2) / Д. Антисери Дж. Реале, пер. и под ред. С А Мальцевой. — СПб.: «Издательство Пневма», 2003. — 688 с.
2. Баумейстер А. Буття і благо: [Монографія]. — Вінниця.: Т. П. Барановська, 2014. — 418 с.
3. Бёме Я. Аврора, или Утренняя заря в восхождении / Я. Бёме. — М.: Издательство политической литературы, 1990. — 416 с.
4. Берестов И. В. Свобода в философии Плотина. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2007. — 382 с.
5. Брейе Э. Философия Плотина / Э. Брейе. - СПб.: "Владимир Даль", 2012. - 392 с. - ISBN 978-5-93615-119-4
6. Бруно Дж. Философские диалоги: О причине, начале и едином; О бесконечности, вселенной и мирах / Дж. Бруно. — М.: Алетейя, 2000. — 320 с.
7. Булгаков С. Свет Невечерний. Созерцания и умозрения / С. Булгаков. — СПб.: Издательство Олега Абышко, 2008. — 640 с.
8. Виллер Э. А. Учение о едином в античности и средневековье. — СПб.: Алетейя, 2002. — P. 668. — ISBN 5-89329-495-5.
9. Гегель Г. В. Ф. Наука логики / Г. В. Ф. Гегель. — СПб.: Наука, 2005. — 800 с.
10. Гегель Г. В. Ф. Лекции по истории философии. Книга 1 / Гегель Г. В.Ф. — СПб.: Наука, 2006. — 352 с.
11. Генон Р. О множественных состояниях бытия / Генон Р.: [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.fatuma.net/text/guenon-mn-sost-b.pdf.
12. Георгиев В.А. Хенология как наука о небытии: [Электронный ресурс]. — Режим доступа: .molodyvcheny.in.ua/files/journal/2015/12/92.pdf.
13. Дамаский Диадох. Комментарий к «Пармениду» Платона / Дамаский Диадох, пер. с греч. Л. Лукомского. — СПб.: Мир, 2008. — 752 с.
14. Доддс Э.Р. «Парменид» Платона и происхождение неоплатонического Единого. : [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.nsu.ru/classics/bibliotheca/Dodds.pdf.
15. Дробышев В. Н. Феноменология апофазиса. — СПб.: Издательство РХГА, 2014. — 242 с.
16. Дугин А.Г. [www.platonizm.ru/content/dugin-v-poiskah-temnogo-logosa В поисках темного Логоса].ПЛАТОНОПОЛИС.
17. Дугин А.Г. Радикальный Субъект и  его дубль. — М.: Евразийское движение, 2009. — P. 464. — ISBN 5-902322-030.
18. Дугин А.Г. Ноомахия: войны ума. Эллинский логос. Долина истины / А.Г. Дугин. - М.: Академический проект, 2016. - 549 c.  - ISBN 978-5-8291-1915-7
19. Дугин А.Г. Ноомахия: войны ума. Византийский Логос. Эллинизм и Империя / А.Г. Дугин. - М.: Академический проект, 2016. - 510 c. - ISBN 978-5-8291-1916-4
20. Жильсон Э. Бытие и сущность: избранное. Христианская философия / Э. Жильсон, пер. с франц. и англ. — М.: «Российская политическая академия», 2004. — 704 с.
21. Зеннхаузер В. Платон и математика / В. Зеннхаузер. – СПб.: Издательство РХГА, 2016. - 614 с. : ил. — (Античные исследования). ISBN 978-5-88812-786-5
22. Ковалева Г. П. Онтология метафизического космизма в философии Плотина / Г. П. Ковалёва: [Электронный ресурс]. — Режим доступа: cyberleninka.ru/article/n/ontologiya-metafizicheskogo-kosmizma-v-filosofii-plotina.pdf.
23. Кузанский Н. Диалог о возможности-бытии: Сочинения в 2-х т. Т. 2 / Н. Кузанский. — М.: Мысль, 1979. — 471 с.
24. Кузанский Николай: Структура антропологического знания: [Электронный ресурс]. — Режим доступа: anthropology.rchgi.spb.ru/ kuzansky/kuzanskiy_b.htm.
25. Кузин И.В. Телесность как социально-философский концепт / И.В. Кузин - СПб.: Издательство РХГА, 2016. - 365 с. ISBN 978-5-88812-790-2
26. Лосский Н. История философии / Н. Лосский: [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.vehi.net/nlossky/istoriya/27.html.
27. Месяц С.В. ПЛАТОНОВСКИЙ «ФИЛЕБ» О ЕДИНОМ, МНОГОМ И СРЕДНЕМ (комментарий к фрагменту 14с–18d) / С.В.: [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.nsu.ru/classics/schole/6/6-2-mes.pdf
28. «Парменид» (диалог Платона): Новая философская энциклопедия: [Электронный ресурс]. — Режим доступа: iph.ras.ru/elib/2272.html.
29. Петрици И. Рассмотрение платоновской философии и Прокла Диадоха / И. Петрици. — М., 1984. - 286 с.
30. Платон. Парменид / Платон: [Электронный ресурс]. — Режим доступа: psylib.org.ua/books/plato01/24parme.htm.
31. Плотин. Пятая эннеада / Плотин. — СПб. Издательство: Издательство Олега Абышко, 2010. — 320 с.
32. Прокл Диадох. Комментарий к «Пармениду» Платона / Прокл Диадох, пер. с греч. Л. Лукомского. — СПб.: Мир, 2006. — 896 с.
33. Прокл Диадох. Комментарий к «Тимею» / Прокл Диадох; сост. и пер. С.В. Месяц. - М.: Изд. "Греко-римский кабинет Ю. А. Шичалина", 2012. - 376 с.
34. Рахмани Г. Бытие и сверх бытие в философии Плотина: автореф. дис. на соискание науч. степени канд. филос. наук: спец. 09.00.03 «История философии» / Г. Рахмани. — Душанбе, 2014. — 29 с.
35. Руссо Н. Теоретическое мышление. От его греческих корней, между онтологией, метафизикой и нигилизмом / Н. Руссо. — М.: Канон+, Реабилитация, 2012. — 272 с.
36. Фестюжьер А.-Ж. Созерцание и созерцательная жизнь по Платону / А.-Ж. Фестюжьер - СПб.: Наука "Слово о сущем", 2009. — 497 с.
37. Фихте И. Г. О сущности ученого: сочинения / И. Г. Фихте. — СПб.: Наука, 2008. — 752 с.
38. Хайдеггер, М. Гераклит / М. Хайдеггер; Пер. А. П. Шурбелева. — СПб.: «Владимир Даль», 2011. — 512 с. ISBN 978-5-93615-115-6
39. Шеллинг Ф. В. Й. Изложение системы моей философии / Ф. Шеллинг, пер. с нем. А. Иваненко. — СПб.: Наука, 2014. — 263 с.
40. Экхарт Майстер. Духовные проповеди и рассуждения / Майстер Экхарт. Амфора. - СПб., 2008 г. - 256 с.
41. Beierwaltes W. Denken des Einen, Studien zur neuplatonischen Philosophie und ihrer Wirkungsgeschichte. - Frankfurt am Main:  Vittorio Klostermann verlag, 1985.
42. Chlup R. Proclus: An Introduction / R. Chlup. - Cambridge: Cambridge University Press, 2012, 327 p.
43. Hager F.P. Der Geist und das Eine. - Bern; Stuttgart, 1970.
44. Trouillard J. L'Un et l'Âme selon Proclos. - Paris: les Belles lettres, 1972.
45. The Oxford Handbook of Presocratic Philosophy / P. Curd, D.W. Graham. - Oxford: Oxford University Press Inc, 2008, 608 p. ISBN 978-0199837557
46. Wyller E.A. Tro-tanke. Bind 1-20 / E.A. Wyller. - Oslo: henologisk skriftserie, 2002.
47. Zekl H.G. Der Parmenides. Untersuchungen über innere Einheit, Zielsetzung und begriffliches Verfahren eines platonischen Dialogs. - Marburg/Lahn: N. G. Elwert, 1971.

Отрывок, характеризующий Хенология

Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.