Человек Галахи

Человек галахи
ивр. ‏איש הלכה‏‎
Рабби Йосеф Дов Соловейчик в 1957
Автор:	Соловейчик, Йосеф Дов
Жанр:	философия
Язык оригинала:	иврит
Носитель:	книга

«Человек Галахи» — наиболее известное философское произведение раввина Йосефа Дова Соловейчика, написанное в 1944 году. Книга написана на иврите довольно сложным философским языком, обсуждаются Кант, Маймонид и другие мыслители. Около тридцати лет никто не брался перевести книгу на английский вплоть до семидесятых годов, когда профессор Лоуренс Каплан, ученик Рава выпустил английский перевод.

Главные темы книги

Книга посвящена разработке образа ортодоксального религиозного еврея особенного типа — посвященного еврейскому закону галахи. Тип является обобщением традиции литовских евреев не-хасидов, делающих основной упор не на эмоции, а на подчинение галахе. В книге приводятся прототипы образа: р. Хаим Соловейчик, Виленский гаон, Маймонид.

В книге наличествуют отчётливые неокантианские мотивы — восприятие мира происходит у человека галахи через априорные категории, только это категории галахи. Классическое пример — пространство, воспринимается человеком галахи по категориям галахи — «прошёл ли он четыре локтя, важные для запрета ношения в шаббат? Шире ли шалаш чем десять ладоней для того, чтобы шалаш годился в качестве Сукки на праздник Суккот» и тому подобное.

Время тоже рассматривается аналогичным образом — сколько прошло времени с утра, с точки зрения времени установленных молитв? Характерная особенность восприятия времени, что известно не только прошлое, но и будущее, так как в галахе описано, что будет, когда придёт мессия. Прошлое для человека галахи тоже не является чем-то прошедшим и застывшим, как обычно. Галаха даёт человеку орудия для изменения прошлого, а именно раскаяние, описанное в галахических кодексах, даёт человеку возможность изменить прошлое, если не сами факты, то их значение. После раскаяния по галахе даже проступок превращается в заслуги, так что человек галахи работает с прошлым и будущем как в лаборатории.

Творческую работу человека галахи можно уподобить работе математика или физика-теоретика, с заменой науки на галаху. Вся природа, а также вся личная жизнь человека воспринимается как арена галахического выполнения заповедей. Эмоциональное состояние человека галахи создаётся априорным знанием устройства мира, поэтому человека галахи никогда не испытывает страха, скажем, смерти. Человек галахи не устремляется ввысь, а стремится принести Божественное присутствие вниз, в наш мир, а именно в те самые четыре локтя галахи, по выражению талмуда.

Святость человека галахи реализуется через слияние с галахическим идеалом и выводит человека из игры случайностей, делает его совершенно свободным.

Молитва человека галахи — средство осознания себя в мире и открытие себя, с одной стороны, и готовности принести себя в жертву, с другой.

Критика книги

Своебразный идеал человека галахи иногда вызывает неприятие в том смысле, что человек становится подобием галахического робота, живущего в иллюзорном мире.

Значение книги

Своей разработкой образа человека галахи книга р. Соловейчика вносит значительный вклад в религиозную типологию и психологию, задаёт своебразный идеал еврея-«литвака».

Литература

• Соловейчик, Йосеф Дов. Человек Галахи = ивр. ‏איש הלכה‏‎ Ish Halacha. — Всемирный сионистский союз, отделение торанической культуры в диаспоре, 1979. — 271 с.
• Rabbi Joseph B. Soloveitchik, перевёл на английский Лоуренс Каплан. Halachic Man = ивр. ‏איש הלכה‏‎ Ish Halacha. — Филадельфия: The Jewish publication society, 1983. — Т. 1. — 164 с. — ISBN 0-8276-0397-5.
• Соловейчик, Йосеф Дов, перевёл на русский в сокращении Леви Китросский. Человек Галахи // Катарсис = ивр. ‏איש הלכה‏‎ / М. Тувин. — Иерусалим: Амана совместно с Маханаим. — Т. 1. — С. 14-67. — 261 с.
• David Hartman. 1 // Love and terror in the God Encounter. The Theological Legacy of Rabbi Joseph B. Soloveitchik. — Jewish Lights Publishing, 2001. — ISBN 1-58023-112-8.
• Dorff, Eliot N., «Halachic man: A Review Essay», «Modern Judaism», v. 6:1, pp. 91-98
• Lawrence Kaplan, «Models of the Ideal Religious Man in Rabbi’s Soloveitchik’s Thought» (Hebrew), Jerusalem Studies i Jewish Thought 4, nos. 3-4: 327-41

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Человек Галахи

– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.