Чемпионат СССР по футболу 1964 (класс «А», вторая группа, финал, 1—14 места)
Поделись знанием:
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
Финал чемпионата СССР 1964 года во второй группе класса «А» за 1—14 места проходил в два круга, матчи первого этапа между участниками финала были зачтены. Четыре лучших клуба — московский «Локомотив», одесский СКА, ташкентский «Пахтакор» и одесский «Черноморец» — получили путёвки в первую группу класса «А».
Содержание
Итоговая таблица
| М | Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | И | В | Н | П | Г | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | «Локомотив» Москва |  |
1:1 | 2:2 | 2:0 | 1:0 | 2:1 | 0:0 | 1:0 | 26 | 13 | 9 | 4 | 32‑23 | 35 | ||||||
| 2 | СКА Одесса | |
0:0 | 1:1 | 2:2 | 1:0 | 2:0 | 1:0 | 1:2 | 26 | 10 | 13 | 3 | 27‑19 | 33 | ||||||
| 3 | «Пахтакор» Ташкент | 0:0 | 1:1 | |
1:1 | 1:0 | 5:0 | 1:0 | 1:1 | 26 | 10 | 11 | 5 | 31‑20 | 31 | ||||||
| 4 | «Черноморец» Одесса | 2:0 | 1:2 | |
2:1 | 4:0 | 2:0 | 0:0 | 4:0 | 26 | 12 | 7 | 7 | 36‑28 | 31 | ||||||
| 5 | «Жальгирис» Вильнюс | 0:2 | 3:1 | |
3:1 | 1:1 | 1:1 | 2:0 | 1:0 | 26 | 9 | 11 | 6 | 33‑28 | 29 | ||||||
| 6 | «Авангард» Харьков | 1:1 | 0:0 | |
2:1 | 1:2 | 3:1 | 2:0 | 2:1 | 26 | 9 | 8 | 9 | 32‑27 | 26 | ||||||
| 7 | «Арарат» Ереван | 1:2 | 4:1 | 1:0 | 0:0 | |
1:2 | 2:1 | 1:0 | 26 | 9 | 8 | 9 | 26‑23 | 26 | ||||||
| 8 | «Локомотив» Челябинск | 0:1 | 0:0 | 0:1 | |
1:0 | 1:2 | 0:0 | 1:1 | 26 | 8 | 9 | 9 | 22‑22 | 25 | ||||||
| 9 | «Локомотив» Тбилиси | 2:1 | 3:1 | 2:2 | 2:2 | 1:2 | |
0:0 | 4:1 | 26 | 7 | 10 | 9 | 30‑30 | 24 | ||||||
| 10 | «Карпаты» Львов | 0:0 | 0:2 | 3:2 | 2:0 | 1:0 | |
1:1 | 2:2 | 26 | 8 | 8 | 10 | 29‑36 | 24 | ||||||
| 11 | «Заря» Луганск | 1:2 | 0:1 | 0:0 | 0:0 | 3:2 | |
0:0 | 2:0 | 26 | 6 | 11 | 9 | 16‑18 | 23 | ||||||
| 12 | «Труд» Воронеж | 0:0 | 1:2 | 0:3 | 0:0 | 1:1 | 1:0 | |
3:1 | 26 | 5 | 11 | 10 | 15‑29 | 21 | ||||||
| 13 | «Даугава» Рига | 1:2 | 1:1 | 1:2 | 0:0 | 0:0 | 4:0 | |
1:0 | 26 | 5 | 10 | 11 | 22‑30 | 20 | ||||||
| 14 | «Шахтёр» Караганда | 1:4 | 0:1 | 0:0 | 2:2 | 0:1 | 0:1 | 0:0 | |
26 | 3 | 10 | 13 | 15‑33 | 16 |
Матчи
| Дата | Тур | Команда 1 | Счёт | Команда 2 |
|---|---|---|---|---|
| 05.09.1964 | 1 | Авангард | 2:0 (2:0) | Труд |
| 05.09.1964 | 1 | Даугава | 0:0 | Карпаты |
| 05.09.1964 | 1 | Жальгирис | 1:0 | Шахтёр |
| 05.09.1964 | 1 | Локомотив (Москва) | 2:1 | Заря |
| 05.09.1964 | 1 | Пахтакор | 1:1 | Арарат |
| 05.09.1964 | 1 | СКА | 1:1 (0:1) | Черноморец |
| 10.09.1964 | 2 | Авангард | 3:1 | Карпаты |
| 10.09.1964 | 2 | Даугава | 1:0 | Шахтёр |
| 10.09.1964 | 2 | Локомотив (Москва) | 2:2 (1:2) | Черноморец |
| 10.09.1964 | 2 | Локомотив (Челябинск) | 0:1 | Арарат |
| 10.09.1964 | 2 | Пахтакор | 1:0 | Локомотив (Тбилиси) |
| 10.09.1964 | 2 | СКА | 2:2 | Жальгирис |
| 10.09.1964 | 2 | Труд | 1:0 | Заря |
| 15.09.1964 | 3 | Арарат | 1:0 | Даугава |
| 15.09.1964 | 3 | Заря | 0:1 | СКА |
| 15.09.1964 | 3 | Карпаты | 0:2 (0:1) | Черноморец |
| 15.09.1964 | 3 | Локомотив (Москва) | 1:1 | Пахтакор |
| 15.09.1964 | 3 | Локомотив (Тбилиси) | 2:2 | Жальгирис |
| 15.09.1964 | 3 | Труд | 1:1 | Локомотив (Челябинск) |
| 15.09.1964 | 3 | Шахтёр | 2:2 | Авангард |
| 19.09.1964 | 4 | Локомотив (Тбилиси) | 4:1 | Даугава |
| 20.09.1964 | 4 | Авангард | 0:0 | СКА |
| 20.09.1964 | 4 | Арарат | 1:0 | Жальгирис |
| 20.09.1964 | 4 | Карпаты | 0:0 | Пахтакор |
| 20.09.1964 | 4 | Локомотив (Челябинск) | 0:1 | Локомотив (Москва) |
| 20.09.1964 | 4 | Черноморец | 0:0 | Труд |
| 20.09.1964 | 4 | Шахтёр | 0:1 | Заря |
| 25.09.1964 | 5 | Авангард | 2:1 | Арарат |
| 25.09.1964 | 5 | Даугава | 1:1 | СКА |
| 25.09.1964 | 5 | Жальгирис | 0:2 | Локомотив (Москва) |
| 25.09.1964 | 5 | Заря | 0:0 | Локомотив (Тбилиси) |
| 25.09.1964 | 5 | Локомотив (Челябинск) | 1:2 | Карпаты |
| 25.09.1964 | 5 | Пахтакор | 1:0 | Труд |
| 25.09.1964 | 5 | Шахтёр | 0:1 (0:0) | Черноморец |
| 30.09.1964 | 6 | Даугава | 4:0 | Труд |
| 30.09.1964 | 6 | Заря | 0:0 | Арарат |
| 30.09.1964 | 6 | Карпаты | 3:2 | Жальгирис |
| 30.09.1964 | 6 | Локомотив (Москва) | 1:0 | Авангард |
| 30.09.1964 | 6 | Локомотив (Тбилиси) | 3:1 (0:1) | Черноморец |
| 30.09.1964 | 6 | Локомотив (Челябинск) | 0:0 | СКА |
| 30.09.1964 | 6 | Шахтёр | 1:4 | Пахтакор |
| 05.10.1964 | 7 | Арарат | 4:1 (1:0) | Черноморец |
| 05.10.1964 | 7 | Даугава | 1:2 | Локомотив (Москва) |
| 05.10.1964 | 7 | Карпаты | 1:1 | Заря |
| 05.10.1964 | 7 | Локомотив (Тбилиси) | 2:2 | Авангард |
| 05.10.1964 | 7 | СКА | 0:0 | Пахтакор |
| 05.10.1964 | 7 | Труд | 0:3 | Жальгирис |
| 05.10.1964 | 7 | Шахтёр | 0:1 | Локомотив (Челябинск) |
| 09.10.1964 | 8 | Авангард | 2:1 | Шахтёр |
| 09.10.1964 | 8 | Даугава | 1:2 | Арарат |
| 09.10.1964 | 8 | Жальгирис | 1:1 | Локомотив (Тбилиси) |
| 09.10.1964 | 8 | Локомотив (Челябинск) | 0:0 | Труд |
| 09.10.1964 | 8 | СКА | 1:0 | Заря |
| 14.10.1964 | 9 | Арарат | 1:2 | Пахтакор |
| 14.10.1964 | 9 | Карпаты | 2:2 | Даугава |
| 14.10.1964 | 9 | Локомотив (Челябинск) | 1:0 | Локомотив (Тбилиси) |
| 14.10.1964 | 9 | Труд | 0:0 | Авангард |
| 14.10.1964 | 9 | Шахтёр | 0:0 | Жальгирис |
| 15.10.1964 | 9 | Заря | 0:0 | Локомотив (Москва) |
| 15.10.1964 | 9 | Черноморец | 1:2 (0:0) | СКА |
| 18.10.1964 | 10 | Карпаты | 2:0 | Авангард |
| 19.10.1964 | 10 | Шахтёр | 0:0 | Даугава |
| 19.10.1964 | 10 | Жальгирис | 3:1 | СКА |
| 19.10.1964 | 10 | Заря | 0:0 | Труд |
| 19.10.1964 | 10 | Локомотив (Тбилиси) | 2:1 | Пахтакор |
| 19.10.1964 | 10 | Черноморец | 2:0 (2:0) | Локомотив (Москва) |
| 24.10.1964 | 11 | Авангард | 1:2 | Локомотив (Тбилиси) |
| 24.10.1964 | 11 | Жальгирис | 2:0 | Труд |
| 24.10.1964 | 11 | Заря | 3:2 | Карпаты |
| 24.10.1964 | 11 | Локомотив (Москва) | 1:0 | Даугава |
| 24.10.1964 | 11 | Локомотив (Челябинск) | 1:1 | Шахтёр |
| 24.10.1964 | 11 | Пахтакор | 1:1 | СКА |
| 24.10.1964 | 11 | Черноморец | 2:1 (0:1) | Арарат |
| 29.10.1964 | 12 | Даугава | 0:0 | Локомотив (Тбилиси) |
| 29.10.1964 | 12 | Жальгирис | 3:1 | Арарат |
| 29.10.1964 | 12 | Заря | 2:0 | Шахтёр |
| 29.10.1964 | 12 | Локомотив (Москва) | 2:1 | Локомотив (Челябинск) |
| 29.10.1964 | 12 | Пахтакор | 5:0 | Карпаты |
| 29.10.1964 | 12 | СКА | 1:0 | Авангард |
| 29.10.1964 | 12 | Труд | 1:2 (0:0) | Черноморец |
| 01.11.1964 | 13 | Карпаты | 1:0 | Локомотив (Челябинск) |
| 02.11.1964 | 13 | Локомотив (Москва) | 2:0 | Жальгирис |
| 02.11.1964 | 13 | Локомотив (Тбилиси) | 0:0 | Заря |
| 02.11.1964 | 13 | СКА | 1:2 | Даугава |
| 02.11.1964 | 13 | Труд | 0:0 | Пахтакор |
| 03.11.1964 | 13 | Арарат | 0:0 | Авангард |
| 03.11.1964 | 13 | Черноморец | 4:0 (4:0) | Шахтёр |
| 05.11.1964 | 14 | Труд | 3:1 | Даугава |
| 06.11.1964 | 14 | Авангард | 1:1 | Локомотив (Москва) |
| 06.11.1964 | 14 | Арарат | 2:1 | Заря |
| 06.11.1964 | 14 | Жальгирис | 1:1 | Карпаты |
| 06.11.1964 | 14 | СКА | 2:0 | Локомотив (Челябинск) |
| 07.11.1964 | 14 | Пахтакор | 1:1 | Шахтёр |
| 07.11.1964 | 14 | Черноморец | 4:0 (3:0) | Локомотив (Тбилиси) |
| 12.11.1964 | 10 | Арарат | 1:2 | Локомотив (Челябинск) |
| 12.11.1964 | 8 | Черноморец | 2:0 (0:0) | Карпаты |
| 12.11.1964 | 8 | Пахтакор | 0:0 | Локомотив (Москва) |
| 16.11.1964 | 1 | Локомотив (Тбилиси) | 1:2 | Локомотив (Челябинск) |
Напишите отзыв о статье "Чемпионат СССР по футболу 1964 (класс «А», вторая группа, финал, 1—14 места)"
Примечания
Ссылки
- [www.klisf.info/numeric/index.app?cmd=tournn&lang=ru&id=452592411075890 Класс «Б» СССР 1964 на КЛИСФ]
- [wildstat.ru/p/2092/ch/URS_2_1964_1-14/stg/all/tour/all WildStat.ru]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Чемпионат СССР по футболу 1964 (класс «А», вторая группа, финал, 1—14 места)
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
