Четыре пережитка
Четыре пережитка (буквально — четверо старых, кит. упр. 四旧, пиньинь: sì jiù) — означает Старое мышление (кит. 旧思想), Старая культура (кит. 旧文化), Старые привычки (кит. 旧习惯), Старые обычаи (кит. 旧风俗). Государственной политикой во время Культурной революции в Китае стало покончить с «четырьмя пережитками».[1] Кампания началась в Пекине 20 августа 1964.[2]. Кампания называлась также «Сокрушить четыре пережитка» (破四旧)[3][4][5]
Содержание
Ход кампании
Директивы
Компартия Китая давала весьма расплывчатые директивы, что конкретно является четырьмя пережитками. В результате стали массово уничтожаться объекты культуры, созданные до 1949, включая драгоценные произведения искусства древности. Лица, хранящие старые пережитки у себя дома, рисковали понести суровые наказания.[6]
Разрушение традиционных ценностей Китая и культурных памятников
Мао Цзэдун говорил ещё на ранних стадиях Культурной революции (1964)[2], что «Четыре пережитка должны быть сметены» . Хунвэйбины, по призыву Мао Цзэдуна, разрушили многочисленные архитектурные памятники, сожгли множество старых книг, разорвали и уничтожили множество картин, разбили старую посуду и керамику. Хранящиеся в семьях веками генеалогические книги были сожжены. Немало культурных ценностей были уничтожены безвозвратно, а их владельцы наказаны. Интеллигентов подвергали травле, издевательствам, пыткам, бросали в тюрьмы и убивали.[6]
Чтобы защитить от хунвэйбинов Запретный город, премьер-министр Чжоу Эньлай приказал закрыть ворота и поставил войска для охраны от возможного вторжения отрядов хунвэйбинов.
В Тибете и Внутренней Монголии было почти полностью уничтожено историческое наследие народов этих стран, под маркой борьбы с «четырьмя пережитками» проводились массовые репрессии, форсированная китаизация тибетцев и монголов.[7]
Популярные лозунги
- «Уничтожим четверо старых, возведём четверо новых».[8]
- «Раздавим плохие элементы»
- «Раздавим империализм»
- «Раздавим иностранную религию»
- «Раздавим христианствующих»
- «Раздавим контрреволюционеров»
Реакция компартии
Официальной статистики о масштабах разрушения опубликовано не было. В 1978 году информация о разгромах попала за границу в большом объёме.[9]
Восстановление разгромленных ценностей
Лишь с 1990 года началось широкомасштабное восстановление культурных и исторических ценностей, уничтоженных во время Культурной революции. Немало ценностей было создано заново, имитировано и подделано.[10] Часть поддельных исторических ценностей активно продаётся, в том числе через Интернет.
Напишите отзыв о статье "Четыре пережитка"
Примечания
- ↑ Spence, Jonathan. The Search for Modern China. 2nd ed. New York: W.W. Norton & Co., 1999. p575
- ↑ 1 2 Law, Kam-yee. (2003). The Chinese Cultural Revolution Reconsidered: beyond purge and Holocaust. ISBN 0-333-73835-7
- ↑ Lo, Ruth Earnshaw. Kinderman, Katharine S. (1980). In the Eye of the Typhoon. Harcourt Brace Jovanovich publishing. University of michigan Digitized no ISBN Apr 10, 2006
- ↑ Perry, Link. (1993). Evening Chats in Beijing. W.W. Norton & Company. ISBN 0-393-31065-5
- ↑ Lu, Tonglin. (2002). Confronting Modernity in Cinemas of Taiwan and Mainland China. ISBN 0-521-80677-1
- ↑ 1 2 Wen, Chihua. Madsen, Richard P. (1995). The Red Mirror: Children of China’s Cultural Revolution. Westview Press. ISBN 0-8133-2488-2
- ↑ Кузьмин С. Л. 2010. Скрытый Тибет. История независимости и оккупации. С.Петербург: издательство А.Терентьева savetibet.ru/2010/03/10/cultural_revolution_3.html
- ↑ [www.boxun.com/hero/zongjiaoxinyang/56_5.shtml Boxun.com zongjiaoxinyang] (недоступная ссылка с 15-06-2013 (3969 дней) — история, копия)
- ↑ Roberts, Richard H. (1995). Religion and the Transformations of Capitalism. Routledge publishing. ISBN 0-415-11917-0
- ↑ [www.gluckman.com/ChinaFraud.html Chinafraud]
Отрывок, характеризующий Четыре пережитка
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
