Шимонович, Шимон

Шимон Шимонович
Место рождения:	Львов, Речь Посполитая
Гражданство:	Речь Посполитая
Род деятельности:	Поэт, филолог.
Направление:	Романтизм, реализм.
Жанр:	Стихотворения, песни.
Язык произведений:	Латынь, польский.

Шимо́н Шимоно́вич, Симонидес (Львов, 24 октября 1558 — 5 мая 1629) — польский поэт, филолог и деятель культуры. Один из основателей Замойской академии.

Биография

Шимон Шимонович родился во Львове в армянской семье, был сыном львовского райцы, потом был нобилитирован.

С 1575 года учился в Краковском университете, позднее — в Бельгии и Франции. После возвращения на родину, длительное время занимался частной педагогической практикой. Среди его учеников были поэт и юрист Томаш Дрезнер, краковский каштелян Яков Собеский, великий канцлер и воевода киевский Томаш Замойский, поэт Ян Урсин. Был секретарем у Яна Замойского.

Шимонович был одним из основателей, директором наук и инспектором Замойской академии, где принимал активное участие в подборе профессоров кафедр. Способствовал созданию «русской типографии» для издання книг на славянских языках и был организатором библиотеки при Замойской академии. Умер в 1629 году в селе Чернечин, недалеко от Замостья.

Шимонович подарил участок земли для городской больницы во Львове.

Литературная деятельность

Стал основоположником нового для польской литературы жанра русинских песен «селянок» (1614), в которых обращался к жизни простых людей, передавал национальный колорит, картины крестьянской жизни. В идиллии «Жницы» — по мнению Адама Мицкевича «самой народной и правдивой», Шимонович передал всю тяжесть подневольного крестьянского труда.

Шимонович ценил познавательные возможности человеческого разума, выступал за развитие светской науки и полемизировал с теми, кто отрицал её значение. Шимоновича волновала проблема неравенства селян, которые, как он считал, были фундаментом государства; выступал также за уравнении в правах разных слоев населения — мещан, ремесленников, купцов.

Шимонович писал панегирики, драмы, оды, эпиталамы.

Идиллии Шимоновича пользовались большой популярностью не только на его родине, где он получил прозвище «польского Пиндара», но и в Европе. Труды Шимоновича вызывали много подражаний. Наиболее значительным его последователем был Ян Гавиньский.

Критика

Высоко ценили поэта-гуманиста польский поет Бартош Папроцкий и зарубежные философы и ученые: Юст Липсий, Георгий Дуза, профессор Лейденского университета Иосиф Скалигер. Последний писал, что Шимонович превзошёл в поэтическом мастерстве даже античных поэтов.

Литература

• Szymon Szymonowicz i jego czasy. Rozprawy i studja, Zamošč, 1929.  (польск.)
• [feb-web.ru/feb/ivl/vl4/vl4-2903.htm Польская литература] / История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького; Гл. редкол: Г. П. Бердников (гл. ред.), А. С. Бушмин, Ю. Б. Виппер (зам. гл. ред.), Д. С. Лихачев, Г. И. Ломидзе, Д. Ф. Марков, А. Д. Михайлов, С. В. Никольский, Б. Б. Пиотровский, Г. М. Фридлендер, М. Б. Храпченко, Е. П. Челышев. — М.: Наука, 1983—1994.

Ссылки

• Історія філософської думки в Україні — Огородник І.В.  (укр.)

Отрывок, характеризующий Шимонович, Шимон

Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.