Шляков, Николай Васильевич

Николай Васильевич Шляков
Дата рождения:	11 (23) ноября 1861(1861-11-23)
Место рождения:	Углич, Ярославская губерния
Дата смерти:	8 января 1932(1932-01-08) (70 лет)
Место смерти:	Углич, Ивановская промышленная область
Страна:	Российская империя, СССР
Научная сфера:	филология
Альма-матер:	Нежинский историко-филологический институт
Известен как:	специалист по древнерусскому языку, древнерусской и древнеславянской литературам
Награды и премии:	Макарьевская премия

Николай Васильевич Шляков (1861—1932) — русский филолог, специалист по древнерусскому языку, древнерусской и древнеславянской литературам.

Биография

Родился в Угличе. В 1881 году с золотой медалью окончил Ярославскую гимназию. Дальнейшее образование получил в Нежинском историко-филологическом институте. Специализировался в семинаре И. В. Ягича на Историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета.

Состоял преподавателем русского языка в Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе.

Входил в комиссию Академии наук по изданию памятников древнерусской письменности. Принимал участие в «Словаре русского языка», составляемом Академией наук. Помещал статьи в «Русском филологическом вестнике», «Журнале Министерства народного просвещения», «Известиях Отделения русского языка и словесности Императорской академии наук», «Сборнике статей по славяноведению учеников В. И. Ламанского» (СПб., 1905) и др. изданиях. Автор многих работ по угличской диалектологии.

Являлся членом Ярославской и Оренбургской учёных архивных комиссий.

Лауреат Макарьевской премии Академии наук.

Умер 8 января 1932 года в Угличе.

Некоторые труды

• [www.prlib.ru/Lib/pages/item.aspx?itemid=4629 О поучении Владимира Мономаха]. — СПб.: Тип. В. С. Балашева и К°, 1900. — 116 с.

Литература

• Дмитриева Р. П. [feb-web.ru/feb/slovenc/es/es5/es5-2411.htm Шляков Николай Васильевич] // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: В 5 т. — СПб.: Дмитрий Буланин, 1995. Т. 5. Слово Даниила Заточника — Я. Дополнения. Карты. Указатели. — 1995. — С. 241.

Отрывок, характеризующий Шляков, Николай Васильевич

Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.